которое мы называли " братским письмом из Югославии". Такие пакеты считались праздником, потому что в них были карликовые овощи, которые мы видели только в кино, и яркий зеленый и очень дефицитный в те времена горошек. От супов пахло богатой жизнью и комфортом далеких стран, в которых люди не жили рядом с фабриками и не хранили в кладовках старые серые телогрейки, чтобы копать в них картошку на крошечном дачном участке.

А на экране телевизора красивые люди ели яркие продукты, сидя за праздничным столом в уютных кухнях, одевались в шикарную одежду и у них всегда хватало денег до зарплаты, которую платили вовремя.

Поэтому я и стала криэйтором. Криэйтор — это творец, создатель новых идей. Задумки криэйтора находят воплощение в концепциях рекламных проектов, в создании фирменного стиля компаний, в текстах, рисунках или видеороликах. И все они в итоге способствуют формированию нужного общественного мнения, а главное: вызывают острое желание купить товар. И со Стасом я познакомилась, когда пришла устраиваться к нему в фирму. Вернее, сначала меня папа его заметил. Иван Федорович Бурлаков — олигарх такой интересный. Как говорит моя мама:

— Матерый человечище!

Сам кандидатов на все должности отбирает. Привычка у него еще с 90-х: бригады верных сторонников вокруг себя сбивать. И мне все время казалось, что именно папа решил, что Стас на мне женится. Не знаю почему эта унизительная, по сути, мысль не выходила у меня из головы. Хотя в начале у нас со Стасом все было очень шоколадно и романтично.

В быту Бурлаков-старший был мужиком с чудинкой. Помню, когда я первый раз была у них дома на обеде, то очень смущалась, и было отчего. Я словно попала в заграничный сериал. Огромная усадьба, искусственный пруд с лебедями, свои поля и леса. Белый дом с колоннами, больше похожий на дворец. И прислуга в белых кружевных передниках, которая отца Стаса барином называет. Я чуть не прыснула со смеху, когда услышала это в первый раз.

Обед проходил в огромном зале. Стол из цельного куска карельской березы был накрыт тончайшей льняной скатертью. Вокруг стола выстроились стулья, обитые белым бархатом с золоченными завитушками на спинках. От количества блюд у меня глаза разъехались в разные стороны. Просто никогда не думала, что на одном столе может быть столько разной еды. А папа Стаса меня все угощал и приговаривал, чтобы я кушала и не стеснялась, и чувствовала себя, как дома, потому что у них все по-простому, по-народному.

— Это где ж они такой народ видели? — думала я, принимая из рук молчаливой прислуги очередную наполненную тарелку.

А папа уже рассказывал мне историю их рода. Он очень гордился тем, что прадеды из бурлаков были. Оттого и фамилия их пошла — Бурлаковы.

— Крепкие мы: как впряжемся, да как дернем — никто против нас не сдюжит, — Иван Федорович гордо расправлял плечи и лихо опрокидывал в рот рюмку водки.

Услышав мою фамилию — Рощина, он расчувствовался, что, мол, наша девочка, из народа русского, и сразу принялся цитировать Есенина:

Отговорила роща золотая,

Березовым, веселым языком

И журавли, печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о ком.

И все радовался, что невеста у его сына такая скромная.

— Как средняя полоса России с ее неброской красотой. И имя: Танюша. Нежное, как березка тонкая, — умилялся он, а сам толстым слоем икру черную на белый калач мазал.

Калачи прямо в их доме пекут. Каждый день свежие, специально папаше под икорку. Жена лично тесто замешивает. На жену олигарха мать Стаса, Наталья Викторовна, совсем не похожа. Ни капли силикона. Нормальная женщина. Прислуга только убирает, а готовит она сама. Все время что-то маринует, печет, жарит. Потому что еда в доме должна быть с любовью приготовлена руками хозяйки.

Когда подали вторую перемену горячего, отец довольно руки потер, еще стопарик опрокинул — под жаркое из телятины и кулебяку с капустой это же самое то. И говорит Стасу:

— А вот мама твоя, сынок, в молодости на Танюшу очень похожа была. Помню: как увидел я ее в первый раз, так и охнул. Коса с кулак толщиной, глазищи голубые — на пол-лица! Как глянула на меня, у меня аж мураши по спине побежали. И понял я: вот она, судьба моя. Тебе, Танюша, тоже надо бы косу отрастить, — обратился он ко мне. — Я вот до сих пор Наталье не даю стричься.

— Замучил меня совсем с этой косой, — рассмеялась мама Стаса, обмахиваясь салфеткой. — Уже и узел заплетаю низкий. Куда с косой-то? Стыдно! Я ж не девчонка. Говорю ему: хочу стрижку модную у хорошего стилиста сделать. Так не дает же!

— Никаких стилистов и прочих пиндосов! — немедленно разозлился отец. — Только естественная красота! Все беды наши начались с того, что мы бабам косы резать разрешили. Они себе заодно и другого много чего отчекрыжили. Свобод разных, прав дурацких.

— Ну почему дурацких? — осмелилась возразить я. — Равноправие — это хорошо.

— Да? — прищурился Иван Федорович. — И что же хорошего в том, чтобы баба одна по жизни билась? Чтобы рожала сама и детей растила? Чтобы по ночам в одиночестве в подушку рыдала? Нет, Танюша, у женщины все права должны быть на кухне, при хорошем муже и в богатом доме. Вот решать, что на обед подавать — это ее право. А в остальном пусть мужик за нее бьется. А она пусть ходит по дому с толстой косой и ресницами хлопает. И деток рожает, а не по мужикам мается от одного к другому.

Странная, конечно, точка зрения в наши времена. Такой квасной патриархат. Но одно у Ивана Федоровича отнять нельзя: ответственность за свою семью. Жалко, что Стас в этом смысле в папу не пошел. Когда я только начала у него работать, он меня ничем не выделял среди остальных. Потом мы вместе сделали пару очень успешных проектов, основанных на моих идеях, и это нас сблизило.

И хотя все сотрудники шептались за моей спиной, что Стас просто пользуется моими идеями, но мне было все равно. Если люди — пара, то какая разница кто и что придумал? У нас все общее: и успех, и провалы.

Стас мне понравился прежде всего тем, что он был точно такой, как в моих детских мечтах. Идеальный, как в рекламном ролике. Красивый, богатый, образованный и очень влюбленный в меня. Кто же знал, что это его маска, и что любить он