всю их суть изнутри — только так можно отследить всю цепочку приказов от исполнителя к заказчику. Да, Гаттак понимал, что для этого ему потребуется время. Понимал, что на этот план может уйти вся его жизнь, но иного выхода он не видел.

— И на что ты готов ради достижения своей цели? — скептически поинтересовался куратор Форр.

— На все.

Форр встал и, хмурясь, прошелся по кабинету. Несколько раз он бросал взгляд на Гаттака и Корру. Наконец он сел обратно, наклонился над столом и, понизив голос до хрипа, спросил:

— Ты же понимаешь, что в ряды повстанцев попадают не за красивые глазки?

— Да, куратор.

— Даже если вам и удастся внедриться, вас будут проверять. Жестко, цинично, иногда даже жестоко и кроваво! Вас будут не просто проверять, вас повяжут с ними кровью. Готов ли ты на это?

— Готов ли я нарушать закон ради выполнения возложенной на меня Бором миссии? — перефразировал слова куратора Гаттак и тут же ответил сам. — Да, куратор. Я готов на это. Потребуется убить высшего — я убью. Потребуется взорвать здание или завод — я сделаю это. Я должен сделать для них столько, чтобы заслужить их доверие. Только так можно внедриться в их руководство. До прибытия демонов еще четыре с половиной года — вполне достаточный срок, чтобы проявить себя среди заговорщиков и возглавить их. Чем выше я буду подниматься в их иерархии, тем ближе окажусь к тем, кто всем заправляет.

Форр молчал, так и не изменив своего положения за столом. Он замер, наклонившись к Гаттаку, и не сводил с парня глаз. Корра же сидела, раскрыв рот. До этого момента она и не подозревала, во что именно ввязывается. То, о чем говорил Гаттак, противоречило здравому смыслу. Их готовили воевать. Их учили убивать. Их тренировали делать диверсии. Но никто и никогда не говорил, что все эти навыки им придется применять против своих же. Гаттак был лучшим на курсе, все знали это. И сейчас самый подготовленный диверсант во всей Родине заявляет, что планирует применить все свои навыки против самой же Родины. И все это ради того, чтобы добраться до главаря повстанцев по имени Мечников? Это звучало, как бред сумасшедшего. Корра смотрела на куратора и понимала, что в его голове вертелись те же мысли.

Наконец оцепенение куратора прошло, и он грузно откинулся в своем кресле. Шумно выдохнув, Форр покачал головой.

— Я не могу дать тебе таких полномочий, Гаттак.

— Вы и не должны, куратор. На то есть воля Великого Бора.

— Что? О чем ты?

Гаттак даже не моргнул.

— Я прохожу обучение уже три месяца, — начал он. — Все это время я изучал противника. Искал лазейки, его слабые места, старался построить модель их вертикали власти. Основные региональные руководители подполья нам известны. Несмотря на то, что они постоянно передвигаются и меняют свои явки, они все же уязвимы. Многим нашим разведчикам удавалось добраться до них и уничтожить. Но, как вы знаете, этих мер оказалось недостаточно. Сеть повстанцев обширна. Их главный козырь в том, что у них нет незаменимых руководителей. Устраняешь одну ячейку — на ее месте появляются еще две-три. Убираешь одного бригадного командира — его место тут же занимает другой человек. Их организация больше похожа на живой организм, это паразит на теле Родины, ее раковая опухоль. И этот паразит постоянно растет — захватывает новые территории, поражает своей скверной все больше низших. На примере служителя Леонида мы можем сделать вывод, что эта зараза зачастую поражает умы и высших. Мы не успеваем обучать и внедрять своих агентов. Более того, все разведчики, внедренные до меня, совершали одну и ту же ошибку: им не удавалось подняться в иерархии повстанцев достаточно высоко, чтобы выйти на их истинного руководителя. На их идейного лидера. На того, кого зовут Мечников. Суть их провалов всегда одна. Как только они поднимались до определенного уровня, запал их иссякал. Они не могли совершить сколь бы то ни было значимой диверсии, убрать крупного функционера из высших. Если кратко — они не могли замарать своих рук и нанести Родине существенный вред. И в итоге, что закономерно, попадали в поле зрения вражеской контрразведки. Их враг — их же мораль. Я же намерен действовать более радикально.

— У меня четкое ощущение, Гаттак, — сказал Форр, — что все, чему тебя здесь учили, прошло мимо твоих ушей. Я не понимаю, как ты вообще сдал экзамены!

— Я отвечал так, как меня учили, куратор. Вы слышали от меня то, что хотели услышать. Но время на исходе, — молодой разведчик сидел напротив Форра и смотрел куратору в глаза. Говорил он четко и хлестко. Слова его словно разрезали воздух и полосовали сознание Форра. Выглядело это жутковато. Опытный и тертый куратор чувствовал себя под этим колючим взглядом подчиненного неуютно и задавался лишь одним вопросом: откуда у этого сопляка такая уверенность в собственной правоте?

Гаттак же тем временем продолжил:

— Нынешняя модель работы разведки с ее неповоротливым механизмом управления, с ее длительными и бесплодными попытками создать разветвленную агентурную сеть, очевидно, исчерпала себя, устарела. Большая часть ваших выпускников занимаются тем, что вербуют мелких сошек из стана врага, те в свою очередь собирают информацию по крупицам от еще более мелких и так далее. Вкупе вся эта деятельность не приносит никаких плодов. Информация доходит до нас в мизерном объеме и с большим опозданием. Я проанализировал работу самых «успешных» агентов и понял, что действовать нужно решительнее и начинать нужно немедля. Более того, я намерен просить вас организовать рейд на известных нам руководителей сопротивления. Чем больше их поляжет, тем выше мои шансы продвинуться вверх по карьерной лестнице повстанцев.

— Но кто даст тебе право на подобную работу? — в голосе куратора Форра отчетливо слышались нотки ужаса.

И Гаттак ответил:

— Два месяца назад на исповеди меня постигло откровение. Сам Бор говорил со мной. Он выбрал меня и дал поручение спасти Родину. Очистить ее от скверны. Любым путем.

Ситуация вышла из-под контроля, Форр понимал это. Поверить в слова Гаттака он не мог, как не мог и подвергнуть их сомнению. Что, если он говорит правду и Бор действительно снизошел до него? Тем более что однажды такое уже случалось с этим курсантом. Проверить слова разведчика не мог никто из руководства СОЗ, только разве что… В глазах куратора Форра вспыхнула робкая надежда. Кажется, он понял, как следует поступить. Он резко встал из-за стола и, бросив Гаттаку и Корре короткое «останьтесь здесь», стремительно вышел из кабинета. Щелкнули замки. Молодые люди переглянулись. Девушка смотрела на сокурсника с нескрываемым ужасом в глазах. Она не могла поверить в то, что сейчас от него услышала. Этот безумец только что наговорил на статью. Сейчас Форр приведет охрану или черных клириков, и Гаттака уведут. А вместе с ним и ее. Она все слышала. Она все знает. Она уже носитель запрещенной информации. Но более всего Корру поражало спокойствие Гаттака. Этот молодой парень сидел сейчас рядом с ней и просто улыбался. Он был спокоен. У него не участилось дыхание, глаза не выражали страха, пальцы не бегали в тревоге по столу, рук он не заламывал, ногой не стучал. Гаттак сидел так, словно был высечен из камня. Ни единый мускул на его умиротворенном лице не дрогнул. Понимает ли этот несчастный, что подвел и себя, и ее под расстрельную статью? Осознает ли, что только что признался в том, что планирует совершать самые тяжкие преступления против Родины, против самого Бора? Кто вообще поверит в то, что Бор говорил с ним? Он не клирик, он простой высший. Функционер, выращенный с одной целью — служение на благо Родины.

Мысли Корры прервал куратор. Он вошел в кабинет так же стремительно, как и покинул его.

— Я не вправе решать подобные вопросы, Гаттак, — сходу сказал Форр. — И прежде чем ты затянешь свою песню о вмешательстве высших сил, хочу предупредить: ты сейчас идешь по лезвию бритвы. Идешь сам и тянешь за собой Корру и меня. Будь на то воля Великого Бора, и мы бы удостоились аудиенции с ним. Я не могу дать тебе в руки карт-бланш такого порядка. Но знаю того, кто может. Вот.

Он протянул Гаттаку записку с адресом.

— Вам обоим необходимо наведаться по этому адресу и побеседовать с генеральным клириком Фаэттоном.

— Но…

— Никаких «но», — сухо ответил Форр, — это приказ. И да, я знаю, что иду с тобой по краю. Понимаю, что, не доверяя твоим