народа оклеветали его, и этот честный коммунист был посажен в тюрьму. — Военком теперь говорил запинаясь, словно с трудом выдавливал каждое слово. — И все отвернулись от этого человека… даже многие бывшие друзья… А сын этого человека сказал: «Я не буду знать ни минуты покоя до тех пор, пока не докажу всем, что мой отец оклеветан… Я, — сказал сын, — отдам для этого всю свою жизнь, но добьюсь правды…» Теперь этот честный коммунист опять стал военным… и даже занимает довольно большой пост…

Все то время, пока полковник говорил, Генка внимательно смотрел на него. По мере того как рассказ подходил к концу, Генка все с большим интересом всматривался в лицо полковника. А когда тот, закончив, вздохнул, Генка вдруг прищурился и быстро спросил:

— А где он занимает большой пост? В нашем городе?

Как-то странно посмотрев на Генку, военком ответил:

— Да.

Никто не понял, зачем Генка задал этот вопрос. Все посмотрели на него в недоумении, даже солдат-шофер, который во время рассказа военкома открыл свою дверцу и слушал. Но Генка, не глядя ни на кого, подошел к военкому совсем близко и спросил, неожиданно глотнув воздуху в середине фразы:

— А… ваш сын?.. Где он теперь?

Янка удивленно посмотрел на полковника, потом перевел взгляд на Генку. «Какой сын? Откуда сын? Ничего невозможно понять!»

Но, к еще большему удивлению Янки, военком вдруг погладил Генку по голове и ответил:

— Мой сын тоже здесь, в Риге… Он математик, доцент, преподает в университете.

Потом, обратившись к Янкиной матери, добавил:

— Парнишка верно догадался… Это я рассказал о себе.

— Товарищ военком… товарищ полковник! — вдруг быстро-быстро заговорил Янка, словно боясь, что его перебьют. — Я тоже отдам все, я тоже буду так стараться, как никогда не старался, и непременно добьюсь правды!

— Вот и отлично, — серьезно сказал военком. — Я в этом уверен… тем более, что ты не один. Мы все тебе будем помогать.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПОЛЬЗА МУЗЕЙНЫХ ЗАПИСЕЙ

Генка думал, что его друг после беседы с военкомом станет совершенно другим, подчинит все свои поступки и мысли одной-единственной цели, то есть будет действовать в строгом соответствии с торжественным обещанием, данным полковнику. Что касается Генки, он действовал бы именно так. Если бы его отца-терапевта стали преследовать, ну, скажем, за неправильно поставленный диагноз, Генка облачился бы в широкие белые одежды, провел несколько дней в посту и размышлениях для просветления духа, а потом пошел бы по соответствующим инстанциям добиваться правды, клеймить позором клеветников, опорочивших его отца, который, конечно, никогда не мог поставить неверного диагноза.

Но этот странный Янка на другой день пришел в школу как ни в чем не бывало, пробегая по коридору, «причесал» карандашной резинкой плаксу Ингу; мимоходом дал кому-то подножку, а на уроке, когда все успокоились, вдруг шепнул Генке:

— Не забыть бы нам сегодня насчет музея… Надо же до конца выяснить, куда делся наконечник.

«И в самом деле, — подумал Генка, — как это я мог забыть о таком важном вопросе?»

Подмывало спросить, какие же первые шаги думает все-таки сделать Янка в другом, в том самом направлении? В конце концов Генка, не вытерпев, спросил бы, но Янка опередил его. Он сказал:

— А насчет отца мы с мамой пока договорились так: она будет продолжать поиски его фронтовых товарищей, писать письма, а я ей обеспечу тыл — буду ходить на базар, подметать комнаты и получше учиться… А надо будет — выполню любое задание!

Быстро прикинув в уме, Генка решил, что так, пожалуй, лучше, чем ходить в белом облачении.

Окончательно успокоенный, он подтолкнул друга:

— А Рыжий-то, Рыжий… Сидит как ни в чем не бывало… Будто милиционер вовсе и не его приводил.

Другу очень хотелось поиздеваться над Рыжим, прозрачно намекнуть на то, что кое-кто видел его вчера в Историческом музее и слышал, каким противным голосом Рыжий ревел: «Дяденька милиционер, я не бра-ал!»

Янка поделился своими мыслями с Генкой. Тот сперва горячо поддержал это предложение, но к концу урока, перед тем как вот-вот должен был прозвенеть звонок, вдруг остыл. А когда после звонка Янка метнулся было к Рыжему, сказал:

— Постой, не надо.

И, поймав недоуменный взгляд друга, пояснил:

— В работе разведчиков главное — конспирация. По-моему, Рыжий не должен знать, что мы его видели в музее. Мы обязаны в обстановке глубокой тайны собрать все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к наконечнику копья Черного Принца. Ведь наконечник еще не найден… Понятно?

— Понятно, — недовольно буркнул Янка и исподтишка погрозил Рыжему кулаком.

Недовольным он был потому, что никак не мог согласиться с Генкой. Не извлечь выгоду из такого дела? Непростительно. Не использовать такой великолепный козырь против Рыжего? Просто глупо… Что случилось с Генкой? Это совершенно не похоже на него. Пусть необходима конспирация, пусть нужна обстановка глубокой тайны, — но разве нельзя, не нарушая конспирации, послать Рыжему скромную записку: «Да здравствует советская милиция!»? Он не такой глупый, он все поймет или, во всяком случае, достаточно поймет, чтобы начать трястись от страха разоблачения… Нет, поведение Генки совершенно необъяснимо!

Янка возмущался, потому что не знал причины внезапной перемены Генкиного настроения. А причина была простая: у Генки вчера вечером состоялся очень неприятный разговор с родителями. Папа-терапевт поставил довольно точный диагноз: «Увлечениедревнейисториейвущербостальнымпреподаваемымвшколепредметам». Курс лечения состоял из многих пунктов. Самый первый пункт гласил: «После уроков идти прямо домой и ни в какие музеи без разрешения не ходить».

Генка клятвенно утверждал, что, несмотря на папин опыт, диагноз поставлен совершенно неверный, — они вчера никакой историей не занимались, а ездили в военкомат… Но папа и слышать ничего не хотел.

«Как же теперь быть с наконечником знаменитого копья? — обеспокоенно думал Генка. — Он так и останется ненайденным?»

И когда ни о чем не подозревающий Янка после уроков опять потащил друга в музей, Генка согласился.

«Схожу ненадолго», — решил он.

Сергей Петрович о результатах вчерашнего визита к военкому уже все узнал от Анны Карловны и поэтому ни о чем ребят не спрашивал. Встретив обоих друзей в коридоре, он кивнул им и сразу же перешел к делу:

— Вы не забыли, на чем мы остановились вчера?

— Нет, — ответил Янка.

А Генка добавил:

— Мы остановились на полпути к инвентарной книге.

Попав в музей, он тут же позабыл о недавних домашних неприятностях. Он уже рвался вперед, на поиски; ему теперь не терпелось узнать, какие приятные неожиданности таит в себе инвентарная книга. Янка исподтишка смотрел на друга и