устроит ещё лучше; у тебя будет келья большая, светлая». Она подумала, что это батюшка о её смерти говорит, но вскоре м. Игуменья дала ей другую келью, больше и светлее прежней. Но тут случилось новое горе: келья оказалась худая. Кое-как поправив её, плотники сказали, что лет пять она ещё подержится. Приехав к старцу, она всё ему рассказала. Батюшка сказал: «Напрасно ты её чинила, зря деньги тратила, она и года не простоит; под ней все столбы подгнили, она на одном держится». И затем подробно объяснил как нужно её поправить. «Батюшка, да где я возьму деньги на поправку?» — сказала она. «Займи», — ответил старец и при этом достал из стола 10 руб., говоря: «Займи ещё у кого-нибудь, а когда будут деньги, отдашь». Не смея противоречить старцу, она заняла деньги и поправила келью, которая оказалась, как говорил старец, совсем сгнившей и могла их задавить. После поправки денег у неё не было и неоткуда было ждать, и она очень скорбела, что не отдаёт своего долга. Бывши в Оптиной, она просила прощения у старца, что опять не привезла долга. Старец сказал: «Скоро будут, тогда отдашь». Вскорости она получила повестку на 10 руб. и не могла понять, откуда это ей Господь посылает. Оказалось, что умер её дядя, который никогда при жизни ей не помогал, а теперь жена его прислала эти деньги за него.

Приехала одна помещичья семья в Оптину. Отец не признавал старцев и ходил к батюшке Иосифу только за одним благословением, никогда ни о чём не разговаривая. Когда дочери его, очень чтившие старца, пришли к нему, то батюшка стал им говорить о том, что у них в имении кирпичи приготовленные для постройки колокольни никуда не годны. Барышни, только что выехавшие из дому и ничего там не слыхавшие об этом, очень удивились и подумали, что наверное отец узнал об этом перед самым отъездом и теперь, вопреки своему обыкновению, рассказал об этой своей неудаче батюшке. Придя в гостиницу, они обратились к отцу: «Папа, ты нам ничего не сказал, оказывается наши кирпичи испорчены?» «Какие кирпичи? Я ничего не знаю?» «Да ведь ты же батюшке рассказал об этом, — мы слышали от батюшки?!» Помещик рассердился и сказал: «Вы знаете, что я с вашим батюшкой никогда ни о чём не говорю, я получил благословение и ушел». Вернувшись затем домой, он узнал, что их подрядчик запил, перепустил кирпичи, и они все пропали.

Другая дама приехала просить благословения переделать дом в имении. Старец стал расспрашивать, что и где она думает переместить. Она стала ему пояснять, а батюшка принялся по столу пальцем чертить план, говоря: «Вот тут ведь у тебя вход, а там столовая, а здесь вот то-то». Дама до того увлеклась этим чертежом, что только уже выйдя от старца она сообразила: откуда же батюшка мог так верно знать расположение её дома.

Перед коронацией одна особа говорила на общем благословении: «Батюшка, какие готовятся торжества», а старец на это ответил: «Торжества-то готовятся, да не было бы какого несчастья!»

Монахиня Л. передаёт о себе: «В 1908 г. 2 августа я со своей келейной приехала в Оптину Пустынь. Куда мы особенно стремились, так это к батюшке Амвросию на могилку, и также желали получить пользу и назидание от старцев, но больше влекло к батюшке Иосифу. По приезде в Пустынь со мной случилось что-то непонятное, — занездоровилось слегка и я никак не могла идти к старцу. Наконец, сдаваясь на доводы моей келейной, я пошла. Дорогой я всё думала: ну чего иду, говорят посетителей масса, старец всех посылает в Шамордино, в Тихонову Пустынь. Я этого не могу выполнить: денег нет, да и купаться мне вредно. Исповедоваться нельзя у старца, утомишь его, собороваться я без того буду. Но вот мы у старца; я стою молча, смотрю на него. Вдруг он тихо, ласково заговорил: «Ну чего же ты, чего? Вот смотри: портрет старца Амвросия, вот его кровать, вот вся его келья, также он принимал как и я, больной, сидя на кровати». Точно ледяная кора спала с моего сердца; мне стало так легко. Я уже не молчала; мысли одна за другой сходили с языка. Я не успевала высказать всю мысль, как старец давал мне ответ. Потом опять говорит: «Чего ты боялась прийти? Денег, правда, нет у тебя на поездку в Шамордино и в Тихонову, да тебе и купаться нельзя; ты Божию Матерь хочешь видеть? — отвечал на мою мысль старец, — Она сегодня Сама у тебя будет в келии. Исповедовать я тебя не могу — давно никого не исповедую, а вот поди к о. Сергию. Он тебя исповедует и пособорует». Келейная моя тоже была утешена. Мы плакали от радости. Доходим до монастыря, видим идет крестный ход с калужской иконой Божией Матери, случайно привезённой из Козельска. И вскорости к нам в номер принесли икону Божией Матери. На следующий день, приобщившись и пособоровавшись, мы спешим к батюшке. Он встречает нас словами: «Ну вот, правда как хорошо, легко, радостно. Поговели, порадовал Господь. Ведь вот милость-то Божия случилась с вами!» А с нами действительно случилась милость Божия, о которой старец не знал, знал только духовник. Кратко, но сердечно-духовно говорил старец, не хотелось от него уходить, но надо было дать место другим. Потом мы на другой день, купив чётки и портрет старца и несколько листочков духовного содержания, отправились к батюшке. Придя к нему, я только успела подумать: как было бы хорошо, если бы батюшка из своей ручки дал мне чётки, — как старец улыбнувшись, быстро снял со своей руки чётки и надел на мою руку и в то же время мои чётки надел на свою руку. Слёзы хлынули градом, я только могла сказать: «Дорогой батюшка, ожидала ли я этого!» Старец был в шапочке, вдруг он снимает с головы шапочку, поворачивается к моей келейной, поправляет на голове волосы и улыбнувшись, надевает снова. Моя келейная разрыдалась, бросилась в ноги к старцу, благодаря его за что-то. Батюшка и её также благословил чётками. Я недоумевала, что это значит. Оказалось, что моя келейная подумала: не похожа наша карточка; вот, если бы батюшка без шапочки был (на нашей карточке батюшка был без шапочки).

Уже на следующий день мы пришли прощаться с батюшкой. Не желая утомлять старца, мы остались в коридоре в ожидании, когда он выйдет. Вскоре щёлкнула дверь, вышел батюшка. Ну что за вид был его! От его лица буквально