Тарас глянул на экран, перевел глаза на мать, вздохнул виновато:

– Это я, мам…

– Что? Да, сынок, потерпи, скоро ужинать будем. Я тебя позову, иди… Отца с работы дождемся… – привстала со стула Света в ожидании главной интриги шоу. Было до ужаса любопытно, какого жениха выберет себе героиня.

– Мам, ты не поняла. Это я цветы сорвал.

Света с досадой глянула на сына, еще до конца не осознав, что он ей говорит. Еще и на экране пошло все не так, как Света предполагала. Не того жениха героиня выбрала, не того! И потому растерянно улыбнулась, протянула с досадой:

– Я не поняла, сынок… Это ты цветы сорвал?

– Я, мам.

– Ты-ы-ы? А… Зачем, сынок?

– Я девушке хотел подарить. Я сволочь, прости, мам. Осознаю, раскаиваюсь и готов понести любую кару. Хочешь, ужинать не буду и голодным останусь? Ты ж знаешь, как я твои пельмешки люблю. Но я готов.

– Что тут у вас? – вступил в диалог заглянувший на кухню Сева, вмиг оценив напряженность ситуации. – Ссоритесь, что ли?

– Пока нет, – повернулся к отцу Тарас, – мама пока до конца не осознала всю мою сыновнюю подлость.

– Да какую подлость?.. Погоди, сынок, – задумчиво проговорила Света, рассматривая свои белые от муки ладони. – Бог с ними, с цветами, я про другое хочу спросить. То есть про девушку хочу спросить… Это для нее ты хризантемы сорвал, да? Для той, с которой вчера познакомился?

И переведя глаза на Севу, проговорила уже более интимно, будто Тараса на кухне не было:

– Это он для нее, для Настиной дочери.

Впрочем, интимную ее интонацию по силе напряжения можно было сравнить с воем тревожной сирены, и оба, отец и сын, тут же уловили эту интонацию и встали в боевую стойку.

– Свет, заранее-то не паникуй. Чего ты?.. – тихо проговорил Сева, с досадой глянув на сына.

– Мам, ну я ж признаю и раскаиваюсь, ну прости меня, дурака влюбленного! Совсем в тот момент ничего не соображал. Прыгнул из окна прямо в цветы, вот рука и потянулась.

– Влюбленного? Ты сказал, влюбленного? – в ужасе приложила мучные ладони к груди Света. И, подняв глаза на мужа, отчеканила тихо: – Нет, ты слышал, что он сказал?

– Да слышал я, слышал, – устало вздохнул Сева, с тоской глядя на деревянную доску, на которой расположились аккуратные рядки готовых пельменей. – Мы ужинать сегодня будем или нет? Я ж с работы, голодный, как черт…

– Потерпишь! – отрезала Света, вставая из-за стола.

Подошла к сыну, встала близко, глянула в глаза. Вздохнула так, будто с трудом сдерживала в себе кипящую ярость, и на выдохе произнесла кричащим, почти истерическим шепотом:

– Не смей даже говорить этого, слышишь? Никогда! Думать забудь! Ты можешь влюбиться в кого угодно, я любой твой выбор приму с радостью, но чтоб эту… Знать не хочу! Не смей, слышишь?

Тарас отпрянул от матери, в смятении поднял брови, попытался неловко улыбнуться:

– Мам, ты что?.. Сама-то себя послушай, смешно же. Наверное, ты забыла, но я уже большой мальчик?

– Ты мой сын, и я тебя люблю! И этим все сказано! Иногда матери нужно просто взять и поверить, сынок. Хотя бы раз в жизни.

– Мам… Я очень тебя люблю, я очень тебе верю. Но это мой выбор, прости. Я полюбил именно эту девушку, ничего не поделаешь. И я не понимаю почему?..

– А тебе не надо ничего понимать! Я тебя прошу мне поверить, а понимать меня не надо! И не спорь! Я мать, я твою жизнь спасти хочу, идиот!

– Да какую жизнь? Что ты несешь, мама? Ты меня слышишь или нет? Я люблю ее!

– Ты не можешь ее любить! Ты… Ты же не знаешь ничего… И тебе лучше не знать… Господи, ну за что мне все это, а? Опять, опять… Когда-нибудь кончится эта пытка или нет, господи? За что, за что?

– Света, Света… Успокойся… – потянул за плечи жену Сева, с досадой глянув на Тараса.

Света отбросила его руки, опустилась на стул, зарыдала, спрятав лицо в ладонях. Тарас глянул на отца, виновато пожал плечами.

– Ладно, уйди, я сам как-нибудь, – раздраженно произнес Сева, открывая подряд все дверцы шкафов. – Где-то валерьянка была, не могу найти, черт… Да уйди, сынок, не лезь под руку. Дай маме успокоиться.

Отец потом пришел к нему в комнату, сел рядом на диван, вздохнул тяжело. Помолчав, произнес обреченно:

– Мама права, сынок, что я могу еще сказать. Ты ей действительно должен поверить на слово. Отступись от этой девушки, так надо.

– Кому надо? Маме?

– Всем надо. И маме, и мне, и тебе.

– Тогда объясни, в чем дело.

– Я не могу.

– Пап! Что за странные разговоры, а? Давай я сам разберусь, что мне надо, а чего не надо!

– Ну вот, опять мы по десятому кругу пошли!.. Тебе говорят, а ты, как молодой глупый телок, все одно рогами в закрытые ворота тыкаешься! Или, думаешь, мы с матерью идиоты, счастья тебе не хотим? Да если б ты знал, каково маме эту ситуацию переживать… Я уж о себе не говорю…

– Пап… Ты любил эту женщину, да? Настю? Таину маму?

– Я и сейчас ее люблю, сынок. Я по природе однолюб. А ты, видать, в меня пошел.

– А это что, плохо?

– Да не очень хорошо. Нет, когда все складывается, то хорошо, конечно. А когда нет… А, да что говорить!..

– Значит, маму совсем не любишь?

– Ну почему же… Только это… Это уже совсем другое.

– Мама из-за этого так нервничает?

– Нет. Она уже привыкла… И я привык. Просто она за тебя очень боится. Этот Рогов такой человек… Он страшный человек. Он все может. Не лезь туда, сынок.

– Но я люблю ее, пап. Это ж нормально, когда мужик борется за женщину, которую любит.

– Да кто спорит. Нормально, конечно, но не в твоем случае. Все же не просто так… Сколько можно тебе объяснять?

– Да вы с мамой как раз ничего и не объясняете, все ходите вокруг да около! Возьми да объясни, чтобы я понял!

– Ты точно этого хочешь?

– А то!

– Но я не могу… Понимаешь, это такое… Такое обстоятельство… Такой тяжкий грех на моей душе… Пощади, а?

– Пап, не пугай меня. В чем дело-то?

– Ну ладно… Ладно, я скажу. В общем, этот Рогов… Он не совсем нормальный, что ли… Он, когда Настя умерла, на ее дочку опекунство оформил. Он и на Насте хотел жениться, чтобы… Сам понимаешь…

– Нет, не понимаю. Ты что, хочешь сказать, что он педофил?!

– Ну вроде того.

– А ты откуда знаешь?!

– Не спрашивай меня откуда. Знаю, и все.

– Господи… Как же так… Но как же она жила со всем этим?!. Если это правда, пап… Ведь это…