— На время вы останетесь здесь, — наконец пробился сквозь заглушившие все размышления и растерянность слова Вефаста. Такого же раба, как и остальные, но уже заслужившего особое доверие хозяина. — Конунг и его жена решат вашу судьбу очень скоро.

И все приготовились ждать, тихо ропща на рок, что привел их сюда. Может быть, втайне кто-то и надеялся, что из Гокстада приплывут корабли отбивать похищенных из домов горожан и рабов. Но даже если так и случилось бы, это дело не одного и не двух дней. А пленников растащат по другим поместьям уже, возможно, завтра утром.

Но чего Асвейг никак ожидать не могла, так это того, что ее судьба решится гораздо раньше остальных. Не успела она найти себе места, чтобы присесть, как в лачугу вошел кто-то из свободных работников конунга. Окинул взглядом лежанки и махнул ей рукой.

— Ты. Пошли за мной.

И тут же повернулся уходить. Гагар тревожно глянул, силясь понять, что происходит. А в сердце Асвейг предательски шевельнулось надежда: может, все же не забыл о ней Ингольв и поговорил с отцом? Она поспешила за мужчиной и нагнала его уже на подходе к длинному дому. Вскинув голову, мельком оглядела витиеватую резьбу, обережной аркой обрамляющую вход.

— Не зевай! — стегнул новый приказ.

В душе поднялась волна негодования, но Асвейг задушила ее: сейчас не ко времени показывать норов. Быстро остудят. Она вошла внутрь и на миг зажмурилась, после щедрого солнечного света, что заливал двор, привыкая к полумраку.

— Проходи, Асвейг, — раздался из глубины дома уже знакомый голос Ингольва.

Он стоял рядом с отцом, который взирал на нее, сидя в массивном резном кресле. Оба они еще не успели переодеться с дороги, и в воздухе висел острый мужской запах, от которого свербело в носу. Подумалось, правда, что она сейчас выглядит и пахнет, верно, немногим лучше.

— Я говорил тебе о благодарности за спасение сына, — без приветствий и предисловий начал конунг. — Я не стану отправлять тебя в другое поместье, хоть есть желающие забрать хорошеньких девушек себе, — он вдруг вздохнул, будто что-то его печалило, и с укором глянул на сына. — Ты останешься в Скодубрюнне. И будешь в личном владении Ингольва. Будем считать, что это мой ему подарок. И тебе тоже.

Вот уж подарок, — мелькнула первая мысль. Асвейг сглотнула слюну, переводя взгляд на викинга. Тот смотрел на нее прямо и изучающе, словно уже придумывал, как будет распоряжаться отцовским подарком. Мигом вспотели ладони, стоило вспомнить, что говорила недавно о нем Борга. И о том, как он поступает с рабынями. Тогда это казалось выдумками, а теперь она готова была поверить во все до последнего слова.

— Если позволишь, конунг, — пытаясь справиться с горячей сухостью в горле, заговорила Асвейг. — Я надеялась, что имею право быть освобожденной. Мой приемный отец — лагман Гокстада. Он все равно приедет сюда, чтобы выкупить меня. Так стоит ли?..

— Оттар мертв, — прервал ее Радвальд. — Я сам видел его смерть.

Асвейг задохнулась невысказанными до конца просьбой и предупреждением. До сего момента она верила, что Оттару удалось выжить. И она боялась даже подумать о том, что Уна с дочкой тоже погибли в том безумии, которое творилось в Гокстаде.

— За тебя некому заступиться, — добавил Ингольв.

Асвейг невольно прижала ладонь к губам, пытаясь сдержать подкатившие слезы. Викинг скривился, а Радвальд устало закатил глаза и встал.

— Поздно плакать о своей участи, девочка, — на миг приостановившись рядом, он прошел мимо и скрылся за дверью.

Ингольв постоял, внимательно оглядывая Асвейг, которая пыталась справиться с охватившим ее отчаянием. Подошел неспешно — она отвернулась, не желая даже видеть его.

— Можешь считать, что тебе повезло, — он поднял руку, будто хотел коснуться.

— Не трожь! — Асвейг отшатнулась.

Сын конунга вмиг ожесточился и схватил-таки ее за плечо, дернул к себе.

— Я буду трогать тебя когда захочу и где захочу! Привыкай! — его безжалостные глаза оказались очень близко. — А теперь пошла!

Он подтолкнул ее к двери. Там уже стоял Вефаст, готовый вновь отвести в рабскую хижину. Едва чуя собственные ноги, она поплелась за ним. На этот раз ничего вокруг не привлекало ее взгляда, она видела только жухлую примятую траву, по которой ступала. Темная лачуга обхватила ее со всех сторон, сжала почти до хруста в костях.

Гагар принес миску с кашей, но Асвейг к ней не притронулась. Только сейчас она почувствовала, как с громким треском рухнула в пропасть вся ее жизнь. Пусть та малая часть, которую она помнила. Тревожно она заснула только к середине ночи, когда невольники кругом уже вовсю сопели. В какой-то миг послышалось, как плачет где-то неподалеку девушка, видно, тоже, жалея себя. Но и она стихла, не сумев побороть усталости. А после и Асвейг провалилась в забытье.

Разбудили всех рано утром. Пленников из Гокстада отдельно вывели во двор, и там вдруг на время стало почти так же суетно и шумно, как на любом невольничьем рынке. Те хевдинги, что вместе с Радвальдом побывали в походе, отбирали себе новых треллей, ругались, делили, спорили до хрипоты, кому достанутся лучшие на их взгляд работники.

Асвейг и еще двух девушек скоро увели прочь, не дав узнать, что сталось с Гагаром, за которого как раз сцепился сам ярл Сигфаст Ноздря с другим бондом, имени которого узнать еще не довелось. Да не очень-то и надо.

Две суровые не меньше мужчин женщины отвели нневольниц на двор позади рядов рабских хижин. Туда же подошли и вчерашние брути.

— Раздевайтесь, — приказали девушкам.

Те переглянулись, а после снова воззрились на надзирателей: как раздеваться-то и перед мужчинами? Но и взгляды были будто бы безразличными. Сколько, верно, на своем веку повидали девиц. Но все равно раздеваться перед ними вовсе не хотелось.

— Шевелитесь! — нетерпеливо подогнал один.

Асвейг первая принялась стягивать с себя порядком испачканный хангерок, а за ним провонявшее потом платье — даже какое-то облегчение. А о наготе постаралась не думать. Избавившись и от исподнего, она выпрямилась. Девицы уставились на нее расширенными от удивления глазами, но в следующий миг тоже принялись раздеваться.

— Это что у тебя? — надзиратель подошел к ней, подозрительно сощурившись. Он кивнул на висящий на шее Асвейг амулет. — Снимай. Невольницам не дозволено…

— Спроси у Ингольва, что мне дозволено, — возразила она твердо.

Главное — не показать, что внутри все затрепыхалось: а ну как все же решит сорвать от злости. Что тогда будет? Но трелль отступил: видно, имя конунгова бастарда имело здесь особое значение.

И в ответ едва теплая — спасибо, что не ледяная — волна из большого ведра окатила с головы до ног. Плеснули прицельно, чтобы всюду попало: даже в глаза и нос. Асвейг задохнулась, спешно смахивая воду с лица, и тут же в руки всунули кусок ткани — вытираться. Кто-то из девушек взвизгнул, когда и ее щедро ополоснули: и лучше бы не задумываться о том, для чего рабынь моют. Уж верно не для самых грязных работ.