Никита с Вовой тут же убежали, сославшись на желание искупаться. Максимка даже не пошевелился, остался на месте.

Лиза принесла косметичку, девочки расселись по обе стороны от нее на бревно и протянули к бутылочкам с лаками свои страшные ногти.

«Все равно лаки засохнут, – попыталась утешить себя Лиза, – принести их в жертву будет наилучшим выходом. А у меня в городе будут новые. В сто раз лучше!»

Пристальный взгляд Максимки ей уже порядком надоел, поэтому она строго глянула на него.

– Тебе нечем заняться?

Мальчик испугано захлопал ресницами, а потом неуклюже поднялся.

– Я подумал, что могу быть полезен... – Он запнулся и кивнул на крысу. – Может, выгулять Матильду?

– Она и так гуляет!

– Но...

– Иди, – рассердилась Лиза, – Матильда хочет побыть в женской компании!

Когда Максимка, подобно побитому щенку, отошел, Вера с тихим хихиканьем прошептала:

– Лизка, ты мальца лишила сна. Он ходит за тобой как привороженный!

Стася с неприсущим ей самодовольством хмыкнула:

– Лизке нравится другой, Верочка, и тебе это прекрасно известно.

– Кто? – неподдельно изумилась Лиза.

– Вовка. – И Стася уставилась на нее, как будто у них был какой-то общий секрет. А потом вытаращила глаза: – Ты чего? Я ведь верно говорю?

– Ну да, – выдала искусственную улыбку Лиза, – конечно.

Вера нервно покусала губы.

– Вовка, значит... м-м-м... – И понизила голос: – Янке он тоже нравится. Только тихо, девчонки, ладно? Я вам не говорила!

– Да мы не слепые, – засмеялась Стася. Но уже серьезно прибавила: – Моему брату не нравятся рыжие. Все его девушки были светленькими. Так что без шансов. Я-то вижу, как он на Лизку смотрит... Она ему очень нравится.

Подобная болтовня напомнила Лизе подруг. После школы они любили зайти к кому-нибудь домой, чтобы обсудить все, что случилось за день. Чаще всего заходили к Полине – ее родители работали допоздна, можно было приспокойненько пить коктейли, болтать с парнями по телефону и всласть сплетничать.

«Скорей бы домой», – тоскливо подумалось ей.

Свои ногти она доверяла исключительно Эрике, только за нейл-артом[2]обращалась к Полине. Подружка могла нарисовать на ногтях что угодно, хоть Эрмитаж. Им никогда не приходилось скучать. Они наносили друг другу макияж, помогали подбирать наряды, ходили по магазинам, в тренажерный зал, в spa-салоны – всюду вместе.

Пока Стася с Верой восторгались свеженьким маникюром, явилась заспанная Зинаида Григорьевна.

– Лиза, сейчас мы с тобой будем заниматься ужином.

– Конечно, Зинаида Григорьевна. – Девочка помрачнела, но, как могла, сохранила жизнерадостный вид, напомнив себе: «План! Мой план порабощения хороших людей! Не сдаваться!»

– А мы поможем, – в один голос заявили девчонки.

Делать Лизе ничего не пришлось – лак оказался потрачен не зря. Ужином все остались довольны. А Николай Анатольевич восторженно заметил:

– Вот кому-то достанется жена – не только красавица, а еще и хозяюшка!

«Если меня сейчас вырвет, весь план насмарку...» Лиза помешивала пластмассовой вилкой гречку все с той же вечной тушенкой, и с лица ее не сходила намертво приклеенная улыбка в стиле «я добренькая фея».

Яна сменила тактику. И, наверное, она была единственной, кто из всей честной компании чуточку разбирался в искусстве лицемерия. Девица явно знала, что прячет за своей улыбкой, и отлично понимала – действуя по-другому, она рискует быть осужденной теми, кто благородно простил прежнее поведение блондинки. Какой бы рванью, грязнулей и растрепой рыжая ни была, назвать ее глупой язык не поворачивался. Яна знала, чего хочет, в отличие от наивных Стаси с Верой, продавших душу дьяволу за маникюр.

Стемнело, на небе зажглись звезды. Николай Анатольевич с женой увели своих малолетних детей.

Странное поведение парней Лиза заметила не сразу. Те посмеивались, переглядывались, как будто о чем-то хотели договориться. Максимка в их секретах не участвовал, его невинный взгляд тихонько покоился где-то у нее на плече и уже почти не раздражал. Она слышала его ровное дыханье, чувствовала тонкий аромат жасмина, исходящий то ли от волос мальчика, то ли от шерсти спящей у него на коленях Матильды, и ей было комфортно. Как если бы Максимка выступал на суде в роли главного свидетеля, который готов, положа руку на Библию, солгать.

– Ну что, поиграем? – нагло улыбнулся Никита, тасуя колоду карт.

– Во что? – скучающе спросила Лиза.

Парень засмеялся, вытянул из середины колоды червовую королеву и, шумно вдохнув, присосался к ней губами.

– О-о, давайте! – искренне обрадовалась Стася. – Только нужно сесть кружком, поближе друг к другу.

Вова поднялся с места и, обойдя вокруг костра, остановился у Лизы за спиной.

– Правила просты: нужно передать карту рядом сидящему. Вот так... – Парень кивнул другу: – Покажи, Никитос!

Никита потянулся к Стасе, Каланча присосалась к карте, затем повернулась к Мише и передала ее.

– Ну что, играем? – нетерпеливо воскликнул Гриша, скосившись на сидящую рядом Лизу.

– Игра-а-аем! – поддержали все в один голос.

Лиза изумленно моргнула, наблюдая за червовой дамой, прилипшей к слюнявым губам Миши. Она услышала, как внезапно сбилось ровное дыхание Максимки, и с любопытством посмотрела на него. Обычно по-детски наивные глаза восторженно сверкали, а на бледных щеках разлился румянец.

– Так-с, небольшая поправочка, – Вова грубо схватил Максимку за плечо, – вставай-ка!

– Но почему?! – вскрикнул мальчик и обвел всех присутствующих умоляющим взглядом. – Почему?

– Ты лишний, – без всякого сочувствия пояснил Гриша, – в игре нужно одинаковое количество девчонок и парней.

Миша хохотнул:

– Так что, мелкий, ты в пролете!

– Лиза... – со слезами в голосе, прошептал Максимка.

– Ну давай, иди уже! – Вова столкнул его с бревна и сам уселся на освободившееся место.

Матильда зашевелилась на руках у Максимки, и он крепче прижал крыску к себе. Мальчик вышел из-под тента и нерешительно остановился, словно надеялся, что кто-нибудь предложит ему остаться. Никто не предложил. Он подождал еще немного и, обреченно опустив голову, поплелся к своей палатке.

– Ну что, начнем? – нетерпеливо заерзал на месте Миша.

Стася заливисто рассмеялась.

– А если карта падает, то... – Дылда придушенно хихикнула, – трам-пам-пам, господа!

Если бы ей не было так грустно, Лиза бы посмеялась над этим таинственным «трам-пам-пам», но, кажется, никто тут не шутил.