и наши инопланетные друзья согласились нам помочь. Мы воспользовались древними страхами, поднятыми наружу еще Уэллсом. Инопланетяне непременно должны завоевать Землю — они и завоевали ее для нас. А мы знаем, что нужно делать. Мы назвали себя «Слугами» по двум причинам. Во-первых, наши друзья любезно согласились принять на себя все дурное отношение людей. Нельзя сломать весь жизненный уклад человечества так, чтобы никто не пострадал при этом. А мы что, мы — Слуги! Весь спрос с Хозяев. А во-вторых… Всегда мир был для человека, и вращался вокруг него. Теории Коперника и удивления Гагарина тому, до чего наша планета мала, недостаточно, чтобы преодолеть этот веками складывавшийся антропоцентризм. А мы указали нынешним людям на их место. Завышенная самооценка — бич американо-европейской цивилизации, да и не только их. Не будет никакого развития, пока человек не поглядит на себя объективно. Пока кричали «Все на благо человека, все во имя человека», мы продолжали строить замкнутый мирок. Но сейчас все по-другому. Только теперь, поняв, что они вовсе не центр мироздания, люди смогут поглядеть на себя отстраненно.

— Но, ведь если эта информация распространится, вся ваша система может рухнуть, — растерянно пробормотал я.

Безымянный расхохотался.

— Я не могу, как в прежние времена, висеть в Интернете часами — у меня мало свободного времени. Но пару — тройку часов в неделю я могу выкроить, чтобы донести все это до людей — до тех, кто захочет это прочитать и понять. И так я нахожу новых сторонников, которые приходят к нам. Я же говорил — информации в Интернете достаточно — только ищи и читай.

Он откинулся на спинку кресла, глядя на меня с чуть насмешливой улыбкой, а я не знал, что сказать. Мысли путались у меня в голове. Такого шока я не испытывал еще никогда. Где здесь правда, а где ложь? Могу ли я верить Безымянному, даже если он и никогда не обманывал меня? «Никогда не говори все правду» — так он учил меня. Какую еще правду он скрывает? Безымянный всматривался мне в лицо, а затем резко наклонился через стол.

— У нас не было другого выхода! — воскликнул он. — Человечество оказалось не готовым не только к двадцать первому веку, но и к двадцатому! Больше чем двухсотлетний период непрерывных открытий — а результат ужасен! Каждое новое изобретение служило лишь средством уничтожения людей и природы, каждая достигнутая вершина мысли служила опорой диктатур! Ницше и Марксу и в страшном сне не приснилось бы, что их труды послужат оправданием для создания «Третьего рейха» или ссылки целых народов. Тоже было и с экономикой. Даже если я и буду говорить только о том, что помню сам, то не скажу ничего хорошего. Все надежды на построение более справедливого порядка рухнули, погубленные так называемой «войной с террором», вывозом производства в Юго-Восточную Азию и неконтролируемой миграцией.

Безымянный нервно облизал губы и продолжил уже чуть тише и спокойней:

— Каким предстал перед нами мир, который мы начали менять? Установление «демократии» с помощью бомбардировок и террора против своего народа. Люди, относящиеся с презрением к культуре и обычаям тех краев, в которые они приехали. Все увеличивающийся разрыв между богатыми и бедными. Помойки, полные продуктов с одной стороны — и люди, умирающие от голода — с другой. Терпеть это было нельзя — и мы не стали терпеть. Жуки плохо понимали нас. Они и сейчас плохо нас понимают, но они дали нам все, что могли. А нам была нужна только сила. Полмиллиона солдат — этого вполне хватило для победы. И что бы ни делали те, кто создали Сопротивление и воюют против нас — Земля уже никогда не будет прежней.

— Но почему нельзя было выступить открыто? — растерянно спросил я. — Разве было нельзя объяснить людям все это?

Безымянный усмехнулся.

— Это начали объяснять еще Фурье и Сен-Симон. Уж если их особо-то не слушали, кто бы стал слушать нас, даже если мы и в хороших отношениях с инопланетянами? Сам подумай, отдали бы земные правители свою власть? Они же судят обо всех по себе, они начали бы доискиваться до скрытых мотивов и выгод в наших поступках. Да и как это могло произойти на практике? Посланник жуков вы ходит на трибуну ООН и говорит: «господа, не соизволите ли уйти отсюда, так как править должны вот эти вот хорошие люди»… Бред какой-то! Когда власть сращивается с бизнесом, отобрать ее можно только силой.

— Да силой… Сколько человек погибло во время этого «отнимания»? Это что, были только представители власти, сращенной с бизнесом?

— Чтобы было понятней, приведу одну аналогию. Представь себе горящий многоэтажный дом. Горят верхние этажи, тянет дымком. И вот ты, с пожарным шлангом в руках, подбегаешь к дому, а на первом этаже тебя встречает человек с ружьем в руках. Ты ему говоришь о пожаре, показываешь шланг, а он тебе говорит, что не позволит, потому что он только что сделал ремонт, а ты все зальешь водой и все испортишь. Да еще, вдобавок, созывает всех своих домочадцев, и те выскакивают вооруженные кто чем. И что делать? Уговаривать, пока не станет поздно? Да, я их понимаю. А вот простить — не могу.

— А как же «понять все — простить все»?

Он фыркнул.

— Ну да, кто-то был убежден, что глубоко проникнув в мотивы человека, ты невольно отождествишь себя с ним, а значит все ему простишь. Только закавыка то в том, что некоторые и себя простить не могут, не то, что других. Я, например, очень хорошо понимаю Муссолини с Гитлером. Но простить — увольте!

Я попытался вернуть разговор в прежнее русло.

— Но из-за подобного подхода вы получили Сопротивление! Это тысячи людей, с оружием выступающих против вас!

— Тысячи людей… Да не тысячи — десятки тысяч. Мы ничего не хотим делать, только терпим. Ты думаешь, справиться с Сопротивлением сложно? Вовсе нет. Обычные тоталитарные методы вполне могут изменить ситуацию. Выбросить десант из десяти тысяч жуков на город, выгнать всех жителей на улицы, пройтись с портативным детектором лжи, всех подозрительных задержать, допросить получше… Два-три дня — и все, город полностью зачищен. На самом-то деле Сопротивление — это наш будущий кадровый резерв. Пока число пришедших к нам ничтожно, но оно увеличивается. Со временем Сопротивление исчезнет совсем.

— А сколько человек погибнет к тому времени?

— Это та плата, которую человечество платит за века манипулирования, за добровольный отказ от идеи власти народа.

Я решительно помотал головой.

— Вот этого-то я понять не могу.