Всем хватало теплых одеял и льняных простыней, которые распаковывались для ночлега и упаковывались утром. Слуги покупали еду у местных торговцев и постоянно пополняли продовольственные запасы, повар каждый день готовил вкусные обеды и ужины, подавал их на тарелках, которые тщательно мыл в растворе марганцовки. Иногда даже устраивали походную ванну — сворачивали холст и заполняли его водой. Нерис нежилась в теплой воде, поливая тело и волосы из эмалированного кувшина.

Каждый вечер, разбив свой маленький лагерь, они подолгу болтали и смеялись, сидя на походных стульях под балдахином из москитной сетки. Миртл сплетничала про знакомых, шутила и даже не стеснялась обсуждать привычки местных жителей.

— Как думаете, у них это происходит по очереди? — Вопрос касался щекотливой темы взаимоотношений мусульманина со своими женами.

— Нет. Думаю, мужчина отдает предпочтение самой красивой, — ответил Арчи. — Я поступал бы именно так.

— А как он определяет, которая из них красотка? — продолжала любопытствовать Миртл.

— Дорогая, они не ложатся в постель в парандже.

Миртл рассмеялась. Она курила тонкие черные сигареты. Роскошный золотой мундштук порхал в ее руках. Когда Миртл впервые закурила, Нерис удивленно и с укоризной посмотрела на нее. Миртл в ответ спокойно выдохнула облачко табачного дыма.

— Знаешь, в твоем доме я притворялась хорошей девочкой. Мы все-таки жили в миссии. Надеюсь, я настоящая не разочарую тебя.

— Думаю, нет, — улыбнулась Нерис.

Поздно вечером слуга принес им по кружке какао. Арчи плеснул немного бренди в свою кружку и кружку жены, вопросительно посмотрел на Нерис.

— Да, пожалуйста.

Эту их привычку она переняла с большим удовольствием. В гостиницах они заселялись в одну комнату, Нерис быстро привыкла делить кровать с Миртл и Арчи. Перед сном Миртл переодевалась в жемчужно-серую шелковую пижаму с французской этикеткой.

— Очень удобно в дороге. Здесь полно вшей, но они не могут прицепиться к шелку.

Она была права. Что такое нашествие вшей, Нерис испытала на себе во время похода в Лех. Они целыми колониями селились в швах фланелевой сорочки Нерис. Под ритмичный храп Арчи и размеренное дыхание Миртл она засыпала лучше, чем в миссии Леха.

С первыми лучами солнца слуга приносил им в постель по чашке чаю. Они выпивали его, и Арчи в халате выходил на крыльцо бриться, а женщины тем временем одевались. Потом они все вместе завтракали. Им подавали горячую овсянку, омлет и вкуснейший свежеиспеченный хлеб. Целый день они двигались по узкой тропе, минуя крошечные селения и маленькие поля, золотившиеся готовой к жатве пшеницей, выходили на обочины ухабистых дорог. Перед их небольшой кавалькадой в разные стороны разбегались грязные куры, беспризорные овцы пристраивались к пони и семенили рядом. По обе стороны дороги то и дело попадались кусты шиповника.

Листва давно облетела, и на голых ветках, словно драгоценные камни без оправ, висели ярко-красные плоды. Когда поднялись выше в горы, деревень стало меньше. Почва под ногами была каменистой и бесплодной. Горы нависали над ними, в их тени все казалось серым и мрачным, на самых неприступных и высоких хребтах белели стены гомп. Перевал Фоту был самой высокой точкой на их маршруте. Они решили остановиться на ночлег у стен старинного монастыря Ламаюру, расположенного в нескольких милях от перевала. Среди серых гор и острых скал Ламаюру разлегся, как прекрасное животное. Массивные стены из белого камня, деревянные перекрытия, украшенные замысловатой росписью, узкие окна-бойницы и купола со спиралевидными рисунками. Черная и золотая краска блестели на солнце, как расплавленный сахар.

Пони старательно отмеряли шаги. Их пришлось сделать сотни две, прежде чем они достигли плато, на котором возвышалось главное здание монастыря. На фоне голубого неба танцевали молитвенные флаги. Глядя на них, Нерис вспомнила гомпу Спиток, через которую они с Эваном проходили по дороге в Лех. Вслед за этими воспоминаниями пришла мысль, от которой ей стало чуточку стыдно, — за все дни, что Нерис провела с Миртл и Арчи, она ни разу не вспомнила об Эване. Теперь он казался ей мрачным, проблемным человеком, одним из тех, кто норовит застить солнце в погожий денек. В Ламаюру они также остановились в гостевом доме. По сравнению с придорожными, монастырский казался огромным. Но и людей здесь останавливалось гораздо больше. Нерис показали ее комнату. Узкая каменная келья с кроватью и окошком. За окном — глубокое ущелье. В пустоте между небом и землей летали альпийские галки.

В тот вечер за ужином никто не шутил и не смеялся. Даже на неугомонную Миртл благотворно подействовали величественные стены монастыря и шепот молящихся монахов в красных одеждах. Посте трапезы Нерис решила сразу не возвращаться в неуютную келью, а немного побродить по двору Ламаюру. Она вышла на воздух, заметила ступени, ведущие на крепостную стену, и поднялась по ним. Она обернулась и, запрокинув голову, посмотрела на величественный храм, чернеющий на фоне занавеса из звезд. Окна горели неярким желтым светом.

Нерис стала дрожать на пронизывающем ветру. Ей казалось, что она слышит голоса молящихся монахов. За ужином Арчи недовольно пробормотал, что Ламаюру — плохое место, здесь забирают у населения почти все, чтобы прокормить прорву священнослужителей. «Может, он и прав. Место действительно пустынное», — размышляла Нерис, прячась от ветра в укромном уголке между крепостной стеной и монастырской постройкой. Откуда-то из глубины двора донесся лай собак. Интересно, смог бы Эван проповедовать христианство среди людей, которые отдают монахам последнюю горсть риса? Какие угрозы, какие посулы он приготовил бы для них? Сейчас она не любила мужа. Думая о нем, чувствовала только легкую грусть. Ушла любовь и ушла вера. Нерис очень переживала, сможет ли она долгие годы имитировать симпатию к мужу и религиозное рвение. Наверное, сможет. Ведь муж больше ничего и не ждет от нее. Разве что ребенка.

Нерис окончательно замерзла. Монастырь черной громадиной нависал над ней. Она смотрела на него, и ей показалось, что сейчас он рухнет и раздавит ее. Нерис зябко закуталась в пальто и начала спускаться по лестнице. Слуга Арчи стоял в темном дверном проеме и вопросительно смотрел на нее.

— Пойдемте, мэм, — сказал он.

Нерис улыбнулась в ответ. Ей было неловко перед мужчиной, который столько времени прождал ее на ветру, хотя вполне мог сидеть, укутавшись теплым одеялом, и курить трубку.

— Простите, Гари.

Он поднял лампу выше, освещая крутые деревянные ступени. Они шли мимо занавешенных дверных проемов к ее комнате. Он зажег свечу, оставленную для нее на полке, и сделал шаг назад.

— Мэм, я принесу какао. Одну секунду.

— Спасибо Гари, но сегодня я не буду какао. Я сразу лягу спать.

Она хотела поскорее уснуть, чтобы поскорее увидеть свет нового дня. Ламаюру действительно был неприятным местом. Она задула свечу и стала вслушиваться в тишину. Но тишины не было. Кто-то шуршал и скребся в углу. Наверное, крысы. Ветер завывал в щелях между стеной и оконной рамой. А потом она услышала другой звук. Низкий женский стон, почти переходящий в крик и обрывающийся на самой высокой ноте. Женщина за стенкой всхлипывала, кричала, задыхалась. И в конце, как постскриптум, — долгий вздох блаженства. Нерис выхватила из-под головы подушку, скрутила ее и попыталась заткнуть уши. Она не хотела слышать, как Миртл и Арчи занимаются любовью. Не хотела слышать, видеть, даже думать об этом. Ее собственная жизнь казалась ей ничтожной, жалкой, лишенной смысла.