Паттерсон затормозил у отеля «Великолепный». С трудом перестал думать о деньгах и перегнулся через Шейлу, открывая дверцу.

Шейла ступила на тротуар.

– Все было чудесно. Спасибо тебе, Крис.

Паттерсону удалось улыбнуться, хотя мысли о деньгах неотступно преследовали его.

– Лучше и не придумаешь. До следующего воскресенья?

– Да… Я с удовольствием. – Она достала из сумки коробочку с микрофоном и протянула ее Паттерсону. – На память тебе, Крис, об этом чудесном вечере.

Повернулась и быстрым шагом пошла по ярко освещенному бульвару к отелю «Плаза-Бич».

Следующим утром Паттерсон вошел в кабинет, когда Вера Кросс раскладывала на его столе почту.

До четырех часов он ворочался в постели, думая над тем, что сказала ему Шейла, отказываясь верить, что это правда. Понял, что не уснет без таблетки, принял две и проспал. Он так торопился успеть в банк вовремя, что надел костюм, который снял вечером, наплевав на то, что в банке кое-кто удивленно изогнет бровь, увидев его в выходном наряде. Даже не сварив себе кофе и превысив допустимую скорость, – к счастью, полиция не остановила его, – Паттерсон опоздал на десять минут.

– О, о! – шутливо заохала Вера. – Кто-то у нас провел бурный уик-энд.

– Не нужно паясничать. – Паттерсон уселся за стол. – Я опоздал… ничего особенного… есть что-нибудь серьезное?

Удивленная его тоном, Вера похлопала рукой по правой стопке:

– Все здесь. Если хотите, я разберусь с остальными сама.

– Разберитесь. – Нетвердой рукой Паттерсон достал сигарету, закурил. – И принесите мне чашечку кофе, пожалуйста. Кто-нибудь записан ко мне на сегодня?

– В десять часов придет мистер Коуэн. В четверть двенадцатого – миссис Лэмпсон, – ответила Вера. – Утреннего заседания сегодня нет.

– Сам знаю! – отрезал Паттерсон. – По понедельникам правление не собирается.

За его спиной Вера закатила глаза. Кто-то крепко его раскочегарил, подумала она. И в то же время, судя по всему, он не остался без сладенького. Ох уж эти мужчины! Она пожала плечами:

– Разумеется, мистер Паттерсон.

– Достаточно, – прорычал Паттерсон. – Не вижу здесь ничего смешного.

Паттерсон потер плохо выбритый подбородок. Глянул на себя в зеркало и скорчил гримасу. О Господи! Ну и рожа же у него. Хорошо, что сегодня нет заседания правления. Он взглянул на стопку писем и негромко выругался. Что же это за жизнь. Беспросветное рабство. Такая мысль ранее просто не могла прийти ему в голову. Но ведь до вчерашнего вечера он не знал, что миссис Морели-Джонсон отписала ему сто тысяч в год.

Паттерсон затушил окурок и тут же потянулся за второй сигаретой. Рука его нащупала коробочку, полученную от Шейлы.

Вчера после ее ухода он открыл коробочку, но при тусклом уличном освещении ему показалось, что в ней лежит большая черная пуговица. И, занятый другими мыслями, он убрал ее в карман. Сегодня он рассмотрел пуговицу более внимательно, но так и не понял, что же это такое. Достал пуговицу из коробки. Оказалось, что на ее тыльной стороне имеется присоска. Что же это такое, черт побери, раздраженно подумал Паттерсон, но тут Вера принесла кофе, он положил пуговицу на стол и забыл о ней.

После кофе настроение у него улучшилось. Он позвал Веру и начал диктовать ответы. Час спустя разделался с почтой, отпустил секретаря и, откинувшись на спинку кресла, уставился в потолок. Если старушка действительно обеспечила его на всю жизнь, он мог строить долгосрочные планы. Ей семьдесят восемь. Конечно, она могла протянуть еще девять лет, но это казалось маловероятным. Допустим, она проживет шесть, ему к тому времени стукнет тридцать девять лет. Много ли людей имеет возможность в таком возрасте бросить работу и уйти на покой, располагая сотней тысяч долларов в год? Что ж, шесть лет не такой уж долгий срок. Он достал носовой платок и вытер вспотевшие ладони. Если б только он знал наверняка!

Для того чтобы знать наверняка, он должен прочесть завещание. Это невозможно, сказал он Шейле. Так ли это? Паттерсон задумался. Правовой отдел, возглавляемый Ирвингом Феллоузом, не выдаст завещание без разрешения, подписанного миссис Морели-Джонсон. А так ли сложно добыть такое указание? Он закурил, поднялся, прошелся по кабинету.

Старушка наполовину слепа. Она подписывала любую сумму, которую он клал перед ней. Если подложить разрешение среди документов, касающихся покупки и продажи акций различных компаний, он получит нужную подпись.

Феллоуз?

Паттерсон вернулся к столу и сел.

Феллоуз, конечно, может заартачиться, но если он скажет, что старушка хочет пересмотреть завещание, и предъявит разрешение… Чем тот сможет обосновать отказ выдать завещание?

Вновь Паттерсон вытер руки носовым платком. А если он засветится? Если старушка пожелает узнать, что она подписывает? Он должен иметь наготове ответ… Без этого никак нельзя. Там он скорее всего вывернется, но, допустим, Феллоуз позвонит ей и спросит, просила ли она Паттерсона привезти ей завещание. Этот сукин сын способен и на такое. За подобным звонком неминуемо последует разбирательство. При мысли об этом по телу Паттерсона пробежала дрожь. Он лишится работы… И не получит от миссис Морели-Джонсон ни гроша.

Нет, только не это! Лучше уж ждать. Он еще молод. Главное для него – не наделать глупостей и не рисковать. Работая в банке, следует проявлять предельную осмотрительность. Один неверный шаг… и тебя вышибут.

И все-таки не давала покоя мысль, не может же он пребывать в неопределенности. Жить под дамокловым мечом до самой смерти старушки. А если та протянет еще десять лет? Черт побери! Да она может пережить и его!

Раздался стук в дверь, и в кабинет заглянула Вера.

– Мистер Коуэн, – объявила она.

Неимоверным усилием воли Паттерсон переключился на текущие дела и встал, чтобы встретить важного клиента.

Берни Коуэну принадлежали процветающий супермаркет, парк развлечений и воднолыжная школа. У него всегда водились наличные, и он постоянно покупал на них акции разных компаний, рассчитывая на быструю прибыль. Основной его капитал состоял из государственных ценных бумаг, дающих не слишком большой, но надежный доход. Свободными же деньгами он мог и рискнуть, играя на бирже.

Лысеющий низенький толстячок, Коуэн всегда улыбался и не расставался с длинной сигарой. Как-то он охарактеризовал свое пристрастие: «Если величайший человек нашего столетия курил сигары,[2]почему это не дозволено мне?»

Коуэн плюхнулся в кресло перед столом и воззрился на Паттерсона.

– Святой Моисей! – воскликнул он. – Ну и уик-энд вы провели! Что она с вами делала?

Паттерсон, однако, не настроился на веселую волну.