Бенингна Тротта фон Тройден была действительно некрасива, ибо лицо её были сильно испорчено оспою. Но она была весьма знатного рода и Бирону, дабы закрепиться при дворе Анны Ивановны, в бытность её герцогиней Курляндии, надобно было жениться на девице знатных кровей. Отец Бенингны барон Вильгельм фон Тройден совсем не желал такого зятя, как Бирен. Но герцогиня настояла на своем.

— Возможно, что Бирен действует не для себя, Степан Андреевич. Возможно, некто готовит для Варвары Черкасской иного мужа.

— Все сие токмо ради замужества княжны Варвары? — спросил Волков.

— Нет, но, возможно, что все сие ради денег её папаши…

***

4

В городе.

Заговор.

Подьячий Зубило у своего дома в тот день встретил человечка неприметного. Был росту небольшого в поношенном плаще армейском и треуголке старой, свечным жиром заляпанной.

— Всё ли сделал как надобно? — спросил он подьячего.

— Всё. Все пыточные сказки* как надобно записаны (*пыточные сказки — показания).

— Не врешь ли?

— А с чего мне врать? Я дело знаю.

— Что показали холопы под пыткой?

— Рассказали, что тела не хоронили. Так оно и было на деле. Так и предполагалось, не выдержат холопы пытки на дыбе и языки развяжут.

— А они дали описание того, кто заплатил им?

Подьячий ответил:

— Рассказали. Куда им было деваться? Но приметы дали такие, что никто того человека не найдет.

— Волков человек дотошный. Ему только ниточку дай, и он весь клубок сумеет распутать. Нельзя чтобы на княжеского сына они вышли.

— Да никто не выйдет на него. Все сделали чисто.

— Ты об сем деле язык держи за зубами!

— Я сие знаю хорошо. За то меня в Приказе разбойном и держат. Времена то ныне какие? Мошенники и воры кругом! Так-то!

— Тогда вот, — человек протянул Зубилу кошелек. — Здесь золотых рейхсталеров числом 50. Все твои. Но, коли соврал…

— Все верно. В том головой отвечаю, — сказал Зубило, принимая плату.

— Коли так прощай.

— Если чего занадобится — прошу! Мой дом известно где. И с чего мне дело не сделать, коли денежки платят исправно?

Человек не ответил и молча удалился. Зубило проводил его взглядом.

«Думает, барин, что не знаю, кто он такой. Но я не просто человек. Подьячий Приказа разбойных дел. Много лет сию службу правлю»…

***

5

Дом Волкова в Москве.

Елизавета Романовна Волкова, проводив гостей, сидела за столом в кабинете мужа и читала книгу Христофора Эберта «Дискурсы политичные». Эту книгу прислали ей вчера от барона Шверина.

У них в дому книг было совсем мало. Степан Андреевич был занят своей работой, и читать не любил, как не любил рассуждать о книгах и художествах иных. Она знала, что муж мог часами говорить о мздоимцах (взяточниках) приказных, о крутых мерах государя Петра Алексеевича, коие он к мздоимцам применял. Мог Степан рассказать про отравителей и душегубов иных, про шайки разбойные на Москве, про лихих атаманов. Зато о книгах «Об истории славных царств» или «Описании войн, или же как к погибели и разорению всякие царства приходят» он даже не слыхивал.

У барона Шверина Елизавета Романовна подолгу болтала с женой барона о библиотеках и книгах. Сетовала она, что де мало библиотек на Москве и хвалила небольшую библиотеку барона. И ей часто присылали новые книги от Шверинов.

Степан в тот день домой не явился, хотя знал, что к ним с визитом будет Василий Никитич Татищев12. Еще в полдень он присылал посыльного, что дело имеет важное и прийти никак не может.

Елизавета Романовна одна принимала важного гостя. А ведь Татищев не кто-нибудь, а сенатор империи Российской. Но он интересовался, как ни странно, делом, которое вел Степан.

— Я что про сие знать могу, Василий Никитич? — сказала она. — Степан мне и не говорит ничего.

— Дело больно важное, Елизавета Романовна. Многие персоны великие сим делом интересуются.

— Степан и дома то не бывает, Василий Никитич. Вот и сегодня не пришел гостей почтить.

— Пустое, Елизавета Романовна. Пустое. Ведь сама государыня интересовалась, как идет следствие!

— Государыня? — удивилась Волкова.

— Мне сегодня про сие говорил обер-шталмейтер13 Рейнгольд Левенвольде14.

— Да неужто сама матушка-царица?

— Про сие дело важное никто не забывает и мужу твоему, Елизавета Романовна, важнейшее дело доверили.

— И много говорят о сем деле при дворе? — спросила она.

— Нет, — ответил Татищев. — Больше шепчутся. Не любит государыня про сие слушать. Ждет, что все скоро завершится.

— Но, если вам про сие говорил сам Левенвольде. Значит, немецкая знать весьма тем интересуется.

— Дак дело больно запутанное. У многих вызывает любопытство.

Елизавете было странно слышать такие речи от Татищева. Значит и вправду дело у мужа важное.

Она сказала:

— Неприятно мне, Василий Никитич, говорить такое, но мечтаю я, чтобы Степан Андреевич покинул службу.

— То ты, голубушка Елизавета Романовна. Степан Андреевич службой токмо и живет. Человек, преданный делу и чести, — сказал Татищев. — Немного знаю я таких в сыскном ведомстве. Не желают наши дворяне чести своей пятнать на такой службе. А муж твой это дело делает и все почитают его дворянином истинным.

— Много спокойнее мне было бы, если бы Степан службу оставил. Ведь ничего не дала ему служба честная, Василий Никитич. Чинами его мальчишки обскакали. Ведь службу он при Петре Алексеевиче начал. Сколь можно? Денег у меня, слава богу, хватит. Чего не жить-то?

— Степан Андреевич с тем разве согласится? — развел руками Татищев. — Терпи матушка, Елизавета Романовна.

— Дак дело то опасное? То, что доверили Степану Андреевичу?

— Важное весьма, Елизавета Романовна, — ответил Татищев неопределенно.

И вот она проводила гостя. Служанка помогла ей раздеться и зажгла много свечей, как любила барыня.

В просторном халате Елизавета сидела за столом и читала.

Вдруг в комнате замигали огоньки свечей. Елизавета Романовна подняла голову. Не открылось ли окно? Но нет! Шторы не колыхались.

— Глаша! — позвала она девку. — Глаша!

Но никто не отозвался. Это было странно. Волковой стало страшно.

— Глашка!

Но девка не явилась на зов барыни как всегда, хотя была послушна и расторопна. Елизавета Романовна для того и выписала её из деревни в Москву.

«Где она ходит, мерзавка? Вот велю всыпать на конюшне розог, будет знать!»

Из темного угла, слабо освещенного вышел старик.

— Лаврушка? — удивилась барыня. — Ты как здесь?

Старик молчал. Волкова поняла, что это не Лаврушка.

— Кто ты? — спросила она.

— Тебе меня бояться не следует, барынька. Я Войку.

— Войку?

— Я слуга дома Кантемиров.

— Снова ты?

— Снова пришел, барынька.

— Но как ты попал сюда?

— Для меня нет дверей, барынька. Отныне нет. Дух мой уже