Путь, казалось, предопределен: наш герой станет знаменитым детским врачом.

А может, и не детским — кто знает, куда карьера могла бы завести?

2

Однако параллельно и, надо сказать, довольно быстро развивается карьера писателя Януша Корчака.

Когда Гольдшмит вернулся в Варшаву, оказалось, что имя Корчака становится все более и более известным, благодаря повести «Дитя салона». Повесть эта читаема, обсуждаема, вызывает споры и восторги.

Вот, что пишет современный исследователь об этой книге: «Роман „Дитя гостиной“ посвящен пробуждению. Янек осознает, что всю жизнь спал, подчиняясь представлениям своих родителей о том, чем он должен быть. На грани самоубийства, чувствуя себя так, будто он потерял душу. Янек уходит из дома, прорычав матери и отцу: „Слезьте с меня! Слезьте… или я укушу“»[64].

Корчак был не первым писателем, который сделал героем своей книги подростка. Однако, как всякий серьезный писатель, рассказал о нем так, как никто до него не делал.

Он выпустил в городские подворотни и подвалы молодого человека из вполне себе обеспеченной семьи не для того, чтобы сокрушаться над его беспомощностью перед довольно страшным миром, но чтобы показать его силу. Янек — борец за других детей, Янек — спасатель. Он не просто ведет себя как взрослый… Не всякий взрослый нашел бы в себе силу и мужества вести себя так.

Позже уже педагог Януш Корчак напишет книгу под названием «Право ребенка на уважение», которая вызовет восторг одних читателей и абсолютное непонимание других: а за что, собственно, детей можно уважать.

Право на уважение — главное право, за которое воюет Янек. Бьется с родителями, бьется со всеми, кого встречает на «городском дне». Подросток требует, чтобы его уважал любой встреченный им.

За что? За то, что он, Янек — человек.

В конце романа Янек кричит полицейскому то же, что когда-то кричал родителям: «Убирайся отсюда! Не то я укушу». Парень нападает вроде бы на представителя власти, но читатель целиком на его стороне.

Читатель привык к тому, что ребенок — это исполнитель воли взрослого. Янек — пацан, который вырвался из-под взрослой опеки и, безусловно, заслуживает уважения как человек, который всеми силами пытается помочь обездоленным детям. Он — деятель, а не раб чужой воли.

Книга Корчака пришлась, что называется: «ко двору».

3

В это время Польша находится накануне революционных перемен, накануне обретения независимости. Все мысли людей — о будущем, которое непременно должно быть прекрасно.

И тут — будьте любезны! — книга о совсем молодом человеке, то есть о том, кому и предначертано это самое будущее строить. Да еще и подробное описание того дна жизни, от которого, в результате перемен, Польша хочет избавиться.

Известный польский писатель и философ Станислав Бжозовский написал поразительные слова об этой книге: «Это, собственно, история всех нас, чья юность прошла в Варшаве последние 15 лет (курсив мой. — А. М.). <…> Одна была тема: осознанная жалкая безнадежность собственного существования в условиях современной общественной деятельности. В эту пору жизни Корчак грезил о самаритянском милосердии, чтобы врачевать все наши раны и утолять все печали и муки. Его душа обрела способность слышать наши боли»[65].

Исключенный в свое время из Варшавского университета за участие в студенческих волнениях, один из самых популярных писателей среди социалистической оппозиции, Станислав Бжозовский был человеком весьма заметным. И этот писатель и философ свидетельствует: Корчак выразил боль поколения.

Нет, не совсем точная формулировка.

Правильнее все-таки сформулировать так: услышал боль и нашел, как ее утешить.

Называть «Дитя салона» — книгой поколения, слишком ответственно и пафосно, наверное. Но то, что в повести молодой писатель поднялся до социальных обобщений, и то, что многие читатели воспринимали эту историю как отражение своей собственной, — без сомнения.

В общем, читатель книгу принял и полюбил.

4

Но этого мало.

Не только читатели, не только более опытные коллеги-писатели, но и критики знай себе нахваливали повесть молодого автора.

Корчак покупал журналы, газеты и с некоторым даже удивлением, свойственным дебютанту, обнаруживал в них положительные рецензии на свой роман.

Для примера приведу только одну цитату, просто чтобы не быть голословным. Она принадлежит одному из известнейших критиков того времени Яну Адольфу Гертцу: «Если верить в то, что может сделать печатное слово, то от повести Корчака можно ожидать многого. В первой части книги господин Корчак задел самую опасную рану, от которой страдает наш общественный организм: это воспитание»[66].

Поверьте, что подобных цитат можно отыскать немало. Причем без труда.

Писатель Януш Корчак становился все более знаменитым.

Мамы специально приглашали к своим больным детям Генрика Гольдшмита, чтобы познакомиться с известным писателем Янушем Корчаком.

Это очень злило нашего героя.

На вопрос:

— А что вы сейчас пишите?

Генрик Гольдшмит неизменно отвечал:

— Исключительно рецепты.

Вообще, когда он приходил к больному ребенку и в нем узнавали писателя, ничего кроме раздражения у Гольдшмита-Корчака это не вызывало.

Но так происходило, когда дело касалось взрослых. С детьми вел себя совсем иначе.

Биограф нашего героя Бетти Джин Лифтон нашла такой удивительный эпизод: для того чтобы помочь заснуть больной девочке, Корчак рассказывал сказки про каждый из десяти пальцев. Когда доходил до десятого, девочка неизменно засыпала. И так, замечу, ни один раз.

Дети — это важно. Больные дети — тем более.

Все остальное — взрослые, мироустройство и так далее — не существенно, да и не интересно.

В честь Корчака устраивались вечера, на которые он порой даже не приходил. Его приглашали на обсуждения повести, которые он тоже нередко игнорировал. Если просили дать автограф — давал всегда с явной неохотой.

Странная история… Молодой писатель быстро, практически мгновенно сумел добиться славы, но этот факт его не только не радует, но даже как будто раздражает.

Молодому писателю вовсе не нужна известность? Да бросьте вы! Так не бывает.

Почему же Корчак, говоря современным языком, не хочет «тусить» и красоваться, а словно бы специально и даже нарочито игнорирует свою известность?

5

Мне кажется, этот феномен объясняется просто: Корчак культивировал в самом себе ребенка и, как мог, старался уничтожить взрослого.

Ребенок — а уж тем более в начале ХХ века — не радуется социальным радостям. Ему нужно иное.

Радость взрослого и радость ребенка… Два совершенно разных, не похожих состояния.

Взрослая радость возникает чаще всего от каких-то социальных побед. Детская — от красоты и невероятности мира.

Взрослая радость агрессивна, улыбчива, часто неестественна.

Детская — стеснительна, скромна. Детская радость будто понимает, что непременно закончится печалью.

Взрослая радость напориста. Детская —