врать: порой даже когда я выражался недвусмысленно, Ёсико, похоже, воспринимала мои слова как шутку.

– Как всегда, слишком много мнишь о себе. Да нет, ничего особо важного: меня просили передать, чтобы ты как-нибудь заглянул в гости в Коэндзи.

Не успел я забыть о прошлом, как прилетела, хлопая крыльями, страшная птица и принялась расклевывать зияющие раны памяти. Воспоминания о былом позоре и преступлениях вмиг развернулись перед глазами, и я в ужасе, от которого чуть не вскрикнул, понял, что не усижу на месте.

– Выпьем? – спросил я.

– Идет, – ответил Хорики.

Я и Хорики. С виду мы с ним похожи. Временами мне казалось, что я совершенно такой же человек. Разумеется, так бывало, только когда мы вместе пили там и сям дешевое спиртное; так или иначе, стоило нам сойтись, как мы сразу превращались в подобие одинаковых лохматых псов и мотались в снегопад по улицам.

С того дня мы, так сказать, раздували пламя нашего давнего приятельства, вместе бывали в тесном баре в Кёбаси, потом двумя пьяными вдрызг псами заваливались к Сидзуко в Коэндзи, и в конце концов даже стали оставаться у нее на ночь и вместе уходить.

Чего я не забуду, так это одну жаркую и душную летнюю ночь. Одетый в поношенную юкату, Хорики пришел в сумерках ко мне в Цукидзи: сегодня по какой-то причине он был вынужден заложить летний костюм, но никак нельзя, чтобы об этом узнала его пожилая мать, поэтому надо поскорее выкупить его – словом, просил одолжить ему денег. Как назло, денег не было при себе и у меня, и я, как обычно, отправил Ёсико в ломбард с ее одеждой, вырученные деньги дал в долг Хорики, а на жалкие остатки велел Ёсико купить дешевого и крепкого пойла сётю, после чего мы поднялись на крышу дома, чтобы насладиться прохладой не совсем чистого вечернего ветерка, временами доносившего сточную вонь с реки Сумида.

В тот раз мы затеяли игру в комические и трагические существительные. Я придумал ее сам, предположив, что, если можно делить все существительные на мужской, женский и средний род, значит, оправданно и деление их на комические и трагические: например, «пароход» и «паровоз» – трагические, «трамвай» и «автобус» – комические, и те, кто не улавливал разницы, были недостойны рассуждать об искусстве, а драматург, вставивший в комедию хотя бы одно трагическое существительное, уже поэтому обречен на провал, и то же самое справедливо для комических существительных в трагедии.

– Уже можно? «Табак», – начал я.

– Траг, – принятым у нас сокращением для трагедии, не задумываясь, ответил Хорики.

– А «лекарство»?

– В порошках? В таблетках?

– В уколах.

– Траг.

– Даже не знаю. Колоть же можно и гормоны.

– Нет, однозначно траг. Прежде всего из-за иглы – самый что ни на есть траг, разве нет?

– Ладно, твоя взяла. Но знаешь, как ни странно, «лекарства» и «врачи» – ком (сокращение от «комедии»). А «смерть»?

– Ком. Как и священники – хоть христианские, хоть буддистские.

– Браво! Значит, и «жизнь» – точно траг?

– А вот и нет. Тоже ком.

– Ну нет, тогда что ни возьми – все ком. А вот задам-ка еще одно – что насчет «мангаки»? Уж точно не скажешь, что и это ком.

– Траг, траг. Сверхтрагическое существительное!

– А что, «сверхтрагическое» – как раз про тебя.

Игра, которая сводится к посредственным каламбурам вроде этого[8], может показаться нудной, но мы страшно гордились своим изобретением, считая его на редкость остроумным, хоть и не значащимся ни в одном списке салонных развлечений мира.

В то же время я придумал еще одну похожую игру. В ней надо было угадывать антонимы. Ант (сокращение от «антоним» – прямо как английское «муравей») «черного» – «белое». А вот ант «белого» – «красное». Ант же «красного» – «черное».

– Ант «цветка»? – спросил я, и Хорики задумчиво скривил губы.

– Эм-м… был когда-то ресторан под названием «Цветы и луна», так что «луна».

– Нет, еще не значит, что это ант. Скорее синоним. «Звезда» и «фиалка» – разве не синонимы? Так что это не ант.

– Ясно, тогда это «пчела».

– «Пчела»?

– В пионах же… или «муравей»?

– Это еще что за название картины? Не жульничай.

– Знаю! Цветок заслоняют облака…

– Наверное, не цветок, а луну.

– Ну да, ну да. А цветы срывает ветер[9]. Так что «ветер». Ант «цветка» – «ветер».

– Дурновкусие какое. Это что, из слезливой песенки «нанивабуси»[10]? Сразу видно обывателя.

– Не «нанива», а бива.

– Все равно не пойдет. Это же ант «цветка»… что есть в мире наименее похожее на цветок, то и надо было назвать.

– Значит, тогда… минутку, ну так ведь «женщина».

– Кстати, а синоним к «женщине»?

– «Требуха».

– Похоже, поэзия тебе неведома. В таком случае ант к «требухе»?

– «Коровье молоко».

– А вот это уже неплохо. Еще что-нибудь в том же роде. «Стыд». Уместный ант?

– «Бесстыдство». «Звезда манги Дзёси Икита».

– А к «Хорики Масао»?

Потом нам стало уже не до смеха: накатило опьянение, какое бывает от сётю, когда голова будто полна битого стекла, и от этого впадаешь в глухую тоску.

– Не тебе наглеть. Меня-то не связывали, не позорили, как тебя.

Я вздрогнул. В глубине души Хорики воспринимал меня не как честного человека, а как потерявшего всякий стыд несостоявшегося самоубийцу, зажившегося на этом свете, как безмозглый призрак-обакэ, так сказать, «ходячий труп»; когда я осознал, что он «дружил» со мной лишь для того, чтобы использовать как только можно ради собственного удовольствия, это меня, естественно, не обрадовало, но вместе с тем, сообразил я, неудивительно, что Хорики видит меня таким: если еще давным-давно, в детстве, мне уже недоставало свойств, необходимых, чтобы считаться человеком, пренебрежение даже со стороны Хорики вполне могло оказаться заслуженным.

– «Преступление». Какой ант у «преступления»? Да, вопрос трудный, – произнес я притворно-непринужденным тоном.

– «Закон», конечно.

Ответ Хорики прозвучал бесстрастно, и я снова взглянул на него. Красный отблеск мерцающей на соседнем здании неоновой вывески падал ему на лицо, придавая сумрачное достоинство несгибаемого сыщика. Глубоко потрясенный, я уточнил:

– Слушай, да не такое «преступление».

«Закон» как антоним «преступления»! Но возможно, люди в обществе считают, что все и впрямь так просто, и продолжают жить, не задумываясь. Что преступления множатся там, где нет полицейских.

– Ладно, а что тогда – «боги»? Есть в тебе что-то от христианина. Привкус противный.

– Нет, не будем хватать первое, что попалось. Подумаем еще немного вместе. Вопрос-то интересный, да? По-моему, по одному ответу на какой-нибудь такой вопрос с человеком все становится ясно.

– Еще чего!.. Ант «преступления» – «добро». «Добропорядочный гражданин». Короче, такой, как я.

– Давай-ка серьезно.