Такое ощущение, что стрельба за дубравой то ли стихла, то ли отдалилась.

— Ну… это уже… вообще… — выдавил Сергей Арсентьевич, инстинктивно держась подальше от незримой границы, за которой начиналась делянка злого соседа. — Нас шугает, а их…

— Предпочитает кошачьих. — Стоеростин понимающе кивал, не в силах отвести взгляда от зависшего в воздухе подобия дышащего мехового покрывала из разных шкурок. — Я, кстати, тоже… Что ж, приятно…

— Приятно?.. — вскипел Мурыгин. — По-моему, он над нами просто издевается… Дразнит! Или нашего дразнит — не знаю…

— Значит, так! — бодро объявил Костик. — Во-первых, подавись своей сайрой. Судя по рылам, накормили их до отвала, и доставать они нас не будут… А в-главных… Хорошо лежат. Безмятежно. Стало быть, и нам в ближайшее время, считай, ничего не грозит…

— Думаешь?

— Надеюсь…

За горизонтом по-прежнему ворчало и погромыхивало, но уже не так тревожно.

* * *

Остаток трапезы прошёл в спорах.

— Подружка одна Раискина! — возмущался Мурыгин. — Знаешь что однажды ляпнула? «Мой кот, Царство ему Небесное…» А?! Ничего себе?..

— Может, он крещёный был…

— Кончай ёрничать! Я сам кошек люблю. Но равнять их с человеком… — Отломил от пенька рогульку дынного цвета, откусил, замолчал.

— Всё равно, что равнять человека с собакой, — завершил за него фразу Стоеростин с тем важным видом, с каким обычно готовился отчинить нечто особенно возмутительное. — Люди приручили собаку, вывели до хрена пород. А кошки проделали то же самое с нами. Приручили — ну и…

Склонный к антропоцентризму Мурыгин поперхнулся.

— Это какие же, позволь узнать, породы у людей?

— Как? А расы? Белая, чёрная, жёлтая…

— Где вычитал?

— Нигде.

— Сам придумал?

— Чего тут придумывать? По-моему, очевидно…

Вдали хлопнуло так громко, что разговор оборвался.

— Ого… — пробормотал Стоеростин. — Всерьёз пошло…

Стало совсем неуютно.

— Слушай, — встрепенулся Мурыгин. — Но ведь если это военные действия…

— То что?

— То мы с тобой… — холодея, проговорил Сергей Арсентьевич. — Костик! Кто мы с тобой тогда?

Оба задумались.

— Изменники Родины… — с уважением произнёс Костик. — Хотя нет. Бери выше. Предатели человечества… — Покосился на Мурыгина, осклабился. — Отмажемся, Серый! — утешил он. — Ну попали на оккупированную территорию, ну…

— Отмажемся… — недовольно повторил тот. — А присяга?

— А я этой стране не присягал, — нагло ответил Костик. — Я Советскому Союзу присягал. Меня вообще спросили, когда его рушили?

— Между прочим, спросили!

— Ага, спросили… А сделали всё равно по-своему! Вот и катись они под гору со своей полицией, со своими олигархами… Ишь, патриота нашли! С работы выгнали, квартиру отобрали — и я же их теперь защищай? Да я сейчас, если хочешь, согласно присяге, должен с оружием в руках попереть на твоего генерала Бурлака…

— Значит, эти… которые нашу с тобой землю делят на дачные участки… Они тебе ближе, да?

— Нашу? Какую нашу? Вот эту, что ли, землю?.. Так она не твоя и не моя. Она Раискина… или уже Обрыщенки…

— А как насчёт человечества?

— Слушай, не надо насчёт человечества, — попросил Костик. — Опять подерёмся, за шкирку оттаскает…

Батальные звуки за горизонтом внезапно смолкли. Мурыгин со Стоеростиным переглянулись, выждали минуту. Да, так и есть: ни уханья, ни трескотни…

— Во! — сказал Костик, простёрши руку туда, где наконец-то воцарилась тишина. — Бурлака уже, кажется, оттаскали… Эх, где ж они раньше-то были? Взяли бы за шкирку Сталина с Гитлером, Рузвельта с японцами…

Мурыгин сидел ни жив ни мёртв.

— Что с тобой?

Сергей Арсентьевич пошевелился, медленно облизнул губы.

— Слушай… — упавшим голосом начал он. — А почему мы с тобой так уверены, что генерал Бурлак их побьёт?

Должно быть, предыдущих слов Костика он не расслышал.

— Кто уверен? — возразил тот. — Я, например, в этом далеко не уверен. Если мы кого и побьём, то прежде всего самих себя. Это уж как водится. А им, по-моему, вообще ничем не повредишь…

— Слушай… — повторил в тоске Мурыгин. — А вдруг уже и города нет никакого?..

Решили сходить на разведку, только не через луг (в той стороне они уже были), а в обход озерца, сосняком. Сначала шли в молчании.

— Странно, что он плодовые деревья не тронул… — произнёс наконец Костик после долгого раздумья.

— Почему странно? — полный недобрых предчувствий отозвался Мурыгин. — Они ведь живые…

— Ну как… Сорняки тоже вон живые…

— Сорняки? — не уловил мысли Сергей Арсентьевич.

— Хорошее определение вычитал, — сказал Костик. — У одного виноградаря… Всё, что истощает почву, — сорняк. Значит, наши культурные растения — сплошь сорняки. Да и мы сами тоже…

— Чепуха! — бросил Мурыгин. — Слово «сорняк» придумано человеком. Вредное растение. То есть растение, вредное человеку.

— Человеку — да, — не стал перечить Стоеростин. — А ему?.. Так что, боюсь, вишни, сливы, яблони — всё засохнет… — подвёл он грустный итог. — Их же поливать надо, подкармливать…

— Нас подкармливает, — напомнил Мурыгин.

— Двоих, — уточнил Костик.

Они обогнули озерцо, в лица пахнуло хвоей. Под ногами зашептали опавшие иглы, захрустели изредка мелкие растопорщенные шишки. Низкорослый разлапый сосняк, изрядно прореженный за зиму дачными бензопилами, тянулся отсюда почти до берега. Шелушащиеся стволы телесного цвета, тронутые солнцем, обретали багряный оттенок.

Умб!..

— Едрить твою в корень!.. — выбранился в сердцах Костик, поднимаясь с толстого влажного слоя рыжих иголок и отдирая от брючины смолистую веточку. — И здесь тоже?

— Через луг надо было идти, — проворчал Мурыгин, чья бежевая куртка, казалось, собрала на себя весь верхний пласт хвойного покрова. — Через остановку… Тому хотя бы по фигу, ходим мы там, не ходим…

Они взяли чуть левее и нарвались на очередной умб.

— Нету у нас бензопилы, нету!.. — укоризненно сказал Костик незримому хозяину сосняка и даже руки предъявил. — Частник ты хренов!..

— По-моему, полицай и тот был с нами культурней… — заметил Сергей Арсентьевич. — Когда с пенька прогонял…

— Это он с тобой, с буржуином, культурней… — огрызнулся Костик. — А мне чуть руку из плеча не вынул… И, кстати, сравнение твоё некорректно. Он-то — не человек! Вот представь: повадились у тебя скворцы черешню клевать… Ты ж, дачник хренов, подшибёшь скворца и подвесишь на ветку… В назидание прочим! Чтобы впредь неповадно было! А он нас шуганул — и только…