– И что, ей можно верить? – спросил Кочубеев.

– Думаю, что можно. Директор охарактеризовал её как порядочную женщину. Алёна Эдуардовна замужем за артистом того же театра, Игорем Борисовичем Снежновым. И, судя по реакции Рудневой на всю эту историю, её муж тот ещё Отелло. К тому же не думаете же вы, что Руднева ездила в наш город на съёмную квартиру, – позволил себе улыбнуться Усольцев.

– Ты прав, я так не думаю, – признался Кочубеев. – Огорчает меня то, что мы оказались в том месте, с которого начинали.

– Не совсем в том, – не согласился Усольцев, – нам просто нужно узнать, кто имел возможность воспользоваться фотографией Рудневой.

– Действуйте, – кивнул Кочубеев, – а я посмотрю, как вы разгрызёте крепкий орешек этой задачки.

– Разрешите идти?

– Минуточку. Так как экспертиза на съёмной квартире не обнаружила среди множества отпечатков ничьих пальчиков, кроме Лилии Вадимовны Арефьевой, я решил её задержать.

– Вы опасаетесь, что она сбежит? – спросил старший лейтенант.

– Кто её знает, – неопределённо отозвался полковник, – но если она посидит пока у нас, мне будет спокойнее.

– Но, Николай Егорович! У нас же совершенно нечего ей предъявить, кроме этих пальчиков. Она легко объяснит их наличие на съёмной квартире тем, что снимала она её на своё имя, чувствовала себя ответственной в какой-то мере за квартиру и время от времени заявлялась туда, чтобы посмотреть, всё ли спокойно и не натворила ли чего-нибудь её подопечная.

– Под подопечной ты имеешь в виду Анжелику?

– Да, женщину, которая так себя называла.

– Прекрасно! – театрально воскликнул полковник, а потом спросил вкрадчиво: – Ты только, Костя, скажи мне, где отпечатки пальцев этой самой Анжелики?

– Может, она носила кружевные перчатки? – вставил Горшков.

Кочубеев повернулся к лейтенанту и проговорил с иронией:

– Не зря, Саша, ты к миру театра приобщился. Молодец!

– Извините, Николай Егорович, – пробормотал, смутившись, Горшков.

Кочубеев не обратил внимания на лепет подчинённого и, обращаясь больше к Усольцеву, сказал:

– Мы предъявили фотографию с сайта и подлинную фотографию Арефьевой всем жильцам этого дома. Так вот, никто никогда не видел вместе Лилию Вадимовну и Анжелику одновременно.

– Мало ли…

– Я тебе больше скажу, – перебил старшего лейтенанта полковник, – никто вообще не видел входящей в квартиру или даже в подъезд Лилию Вадимовну. По-твоему, получается, что Арефьева в квартиру через форточку залетала.

– Ваша взяла, – развёл руками Усольцев. – Но обыск всё равно провести нужно.

– Не вопрос. Завтра и проведём, – ответил полковник и отпустил оперативников.

– Николай Егорович! Вроде бы один из её поклонников уверял, что может узнать Арефьеву по голосу. Вы не давали ему послушать запись её голоса?

– Давали, – отмахнулся Кочубеев, – толку никакого! Твердит, что голос похож, но со стопроцентной уверенностью он утверждать этого не может.

Когда на следующий день полиция пришла с обыском к Лилии Вадимовне Арефьевой, пенсионерка явно растерялась. Было видно, что ей даже в голову не приходило, что её могут всерьёз заподозрить в убийстве, совершённом кем-то на съёмной квартире, и тем более нагрянуть к ней с обыском.

– В чём дело? – испуганно бормотала она. – Вы не имеете права входить в мою квартиру против моей воли.

– Лилия Вадимовна, вам предъявлен ордер! – втолковывали ей.

– Но всё равно я против! – настаивала женщина.

– Баба-яга всегда против, – пошутил кто-то.

– Вы не имеете права, – заплакала женщина, – я буду жаловаться!

– Это ваше право, – ответил капитан Турусов и пригласил: – Понятые, пройдите сюда.

Арефьева бессильно опустилась на диван и, судорожно сжав руки, безмолвно следила за хозяйничающими в её квартире полицейскими.

Квартира у Лилии Вадимовны была большой по площади, кроме того, во всех трёх комнатах и в коридоре имелись антресоли, кладовые, всевозможные закрытые шкафчики и полки.

Неохотно, но пенсионерка выдала оперативникам ключи. Связка оказалась внушительной, один из оперативников присвистнул: «Ванька-ключник, злой разлучник…»

– Типун тебе на язык, – сказал капитан.

– Почему сразу типун, – обиделся оперативник.

– Потому что, если помнишь всю песню, участь Ваньки была незавидной.

– На что вы намекаете, товарищ капитан? На то, что Морозов стянул или попытался стянуть у неё ключи, – он кивнул в сторону Арефьевой, – а она его того? – Он чиркнул себе по горлу.

Турусов закатил глаза:

– Ни на что я не намекаю! Работайте!

Во время обыска у пенсионерки на антресолях был найден парик платинового цвета. Добротный парик из натуральных волос. «Такой не отличишь от собственных волос», – отметил про себя капитан. На туалетном столике в спальне стояли контейнеры с несколькими парами разноцветных линз. В ящике на кухне нашли старый телефон, капитан не сомневался, что он зарегистрирован на имя Марии Ивановны Переверзьевой.

– Что же вы от телефона не избавились? – спросил Турусов.

– Я не совершила ничего противозаконного, – ответила Арефьева.

– Как сказать…

На самом дне платяного шкафа были найдены изящные замшевые лодочки на небольшом каблуке. При ближайшем рассмотрении на одной из туфель было замечено крохотное пятнышко. Но утверждать что-либо без проведения экспертизы не представлялось возможным.

Допрашивал Арефьеву сам Кочубеев после того, как эксперты подтвердили наличие на замшевой туфельке капли крови, но принадлежала она, к большому сожалению полковника, не Морозову Евгению Юрьевичу, а неизвестной курице. Как она попала на туфли Арефьевой, непонятно. Зато было точно установлено, что сотовый телефон на самом деле оформлен на давно скончавшуюся Переверзьеву, чего, впрочем, сама Арефьева не отрицала с самого начала…

– Итак, – начал Кочубеев, – у вас обнаружен парик и линзы.

– Это не запрещено законом!

– Совершенно верно, – согласился полковник, – но у вас также обнаружен телефон умершей женщины.

– И что? Она подарила мне его, когда ещё была жива.

– Возможно. Но вы его использовали для своих амурных авантюр.

– И что? Вам завидно стало? – вырвалось у Арефьевой.

– Постыдились бы, – вздохнул полковник.

Арефьева фыркнула.

– Это всё бы ничего, – продолжил Кочубеев, – но на ваших замшевых туфлях, – без зазрения совести соврал полковник, – обнаружена кровь убитого Евгения Юрьевича Морозова. Вы убили его в снимаемой вами квартире.

– Неправда!

– Ваш любовник вас не опасался и спокойно спал в одной постели с вами. Вы воспользовались этим и перерезали ему горло.

– Это ложь!

– В первую очередь вы избавились от окровавленного ножа. Куда вы его выбросили?

– Не знаю!

– То есть?

– Я не видела никакого окровавленного ножа! И никуда его не выбрасывала!

– Не хотите говорить?

– Потому что мне нечего говорить!

– Что ж, продолжим. Вы уничтожили одежду, забрызганную кровью, но красивые дорогие туфли у вас рука не поднялась выбросить, – продолжал лгать Кочубеев, надеясь, что нервы женщины не выдержат и она во всём признается.

– Неправда!

– Что неправда?

– Я не выбрасывала одежду!

– Нет? – озадаченно спросил полковник. – Где же она в таком случае?

– В том самом шкафу, где