Фрида встретила его с совершенно опрокинутым лицом. Ей тоже сняли систему, и она сидела на кровати, сильно согнув руку в локте.

– Ты издеваешься, что ли, надо мной? – спросила она хрипло.

– В смысле? – оторопел Зиганшин.

– Ты зачем мне это принес?

– Да что, Фрида?

– Сам знаешь! Специально?

Зиганшин в недоумении заглянул в пакет и только теперь понял, как сильно ошибся.

– Зайчик, прости! Ну не подумал, правда! Спросил у теток на службе, что лучше всего подходит после операции, они в один голос сказали – детское питание. Ну я и купил, дурак! Сейчас унесу.

Злясь на свою недогадливость, он отдал пакет сестрам. Может, какого-нибудь бомжа покормят или сами съедят. В магазине он заботился только о том, чтобы взять Фриде лучшей еды для восстановления сил, с витаминами и питательными веществами, которые легко усваиваются. Что маленькие баночки с изображением довольного щекастого младенца напомнят жене об умершем сыне и навек утраченном счастье материнства, он не подумал. Даже тень этой мысли не промелькнула в голове, хотя должна была.

Он вернулся к Фриде, хотел обнять, но вспомнил про трубки и, опасаясь снова по неосторожности сделать жене больно, сел на табуретку.

– Прости меня.

– Ты меня прости, – она вдруг улыбнулась, – конечно, ты хотел как лучше, это я неадекватная.

– Адекватная.

– Нет, Слава. Ты устоял на ногах, а у меня крыша капитально поехала. И я совсем не уверена, что когда-нибудь смогу восстановиться.

– А помнишь, мы познакомились, как раз когда я вам крышу чинил? – сказал Зиганшин, чтобы разрядить обстановку.

– Да все равно протекает. Ты просто не бываешь, а мы не говорим, чтобы не расстраивать тебя и не нарушать твою самоидентификацию крепкого хозяина.

– Ну и зря. Я бы снова залатал или перекрыл вообще. Конечно, там заплата на заплате! Весной шифер положим, да и все.

– Смысл вкладываться в эту развалюху, когда дешевле ее снести и поставить новый дом?

– Слушай, Фрида, если это Эзопов язык, то я в нем не силен. Крыша у Абрамыча течет – ок, деньги посчитаем и решим, то ли перекрыть, то ли заново строиться. Ты плохо себя чувствуешь – давай обратимся к Максу. Поможет – хорошо, нет – привыкнем жить как есть. Абрамыч вон в дождь тазики подставляет и доволен.

Фрида покачала головой. Зиганшин понял, что она устала, и помог лечь.

– Ты не геройствуй, – сказал он и дал жене воды. – Главное, что дело сделано, процесс повернул на выздоровление, и дальше тебе будет лучше день за днем. Забегать вперед тоже не надо.

Фрида вздохнула:

– Если бы ты только знал, как мне надоело лежать, как бессилие это меня измотало! Я ж видела, как тебе противно смотреть, как я валяюсь бревном…

– Не было мне противно.

– Ну да. Ты такой герой, устоял, а меня размазало.

– Зайчик, если бы эти скоты забыли тампоны у меня в животе, меня б еще не так размазало.

– О чем ты? – нахмурилась жена.

– А, так тебе не сказали, из-за чего ты принимаешь эти страдания?

– Слава, не кричи!

– Извините, – сказал Зиганшин соседкам, приподнявшись на табуретке, наклонился к Фриде и зашептал. – Никто не упомянул про два тампона, оставленные у тебя в животе прекрасными врачами из твоей любимой больнички?

– А, так вот в чем дело, – Фрида вдруг улыбнулась.

Зиганшин обомлел. Он ждал совсем другой реакции.

– Ты будто рада!

– Ну да, так и есть. Понимаешь, перитонита на ровном месте не бывает. Всегда есть какая-то причина – ослабленный иммунитет, или нарушения свертывания, или хроническая инфекция. Ну а раз дело в тампонах, стало быть, со мной все в порядке. Я здорова.

– Это, конечно, хорошо, только ничего этого могло бы не быть, окажись твои коллеги хоть немножко внимательнее.

– Да, Слава, могло бы вообще ничего не быть. Я бы истекла кровью, если бы не эти тампоны.

– Не выдумывай оправданий! Этого я им уже точно не спущу!

– К счастью, это не тебе решать. – Фрида натянула одеяло до подбородка.

– Почему это?

– Потому что пострадала я, а не ты. Послушай меня, пожалуйста! Ты хоть раз присутствовал на операции?

Зиганшин отрицательно покачал головой.

– Ну вот! А берешься судить… У меня была такая ситуация, что не до тампонов, жизнь бы сохранить. Да что там жизнь, снять бы со стола! И я не просто пациентка, а коллега и товарищ, и это сознание не помогало операционной бригаде мыслить здраво, уж ты мне поверь. Потом, Слава, живот – это не ящик стола. Потерять салфетку между петлями кишок – ничего нет проще. Она же не остается белой, а пропитывается кровью и совершенно сливается с тканями, поэтому забытый тампон – не такая вопиющая халатность, как тебе кажется.

– Ну как-то большинство операций обходится без этого.

– А у меня не обошлось. Из-за мощной кровопотери у меня уже начинался ДВС…

– Кто начинался? – нахмурился Зиганшин.

– Пошло нарушение свертывания, когда начинает литься изо всех ран, и хирургическим путем уже не остановишь. Лучшее средство тут – как можно скорее снять со стола, но, с другой стороны, как ты закончишь операцию, когда отовсюду течет? Если бы эти тампоны не потерялись у меня в животе и не заткнули рану, очень может быть, что ребята останавливали кровотечение до тех пор, пока я бы не умерла. А я жива, спасибо тряпкам.

– Это твои домыслы, – буркнул Зиганшин.

Фрида пожала плечами:

– Можно позвонить ребятам, уточнить, как оно было.

– Не надо. Я все-таки надеюсь уговорить тебя подать в суд. Эта тварь должна быть наказана!

– За то, что спасла мне жизнь?

– Зачем ты так?

– Затем, что ты, кажется, не рад этому обстоятельству.

– Господи, Фрида! – Зиганшин нашел под одеялом ее коленку и пожал. – Конечно, я очень рад. Если бы с тобой что-то случилось, я бы сам, наверное, не выжил.

– Ну тогда забудь про суд и вообще откажись от всякой мести.

– Но…

– Обещай мне, – с нажимом сказала Фрида.

Пришлось кивнуть.

Зиганшин хотел ночевать у Макса, но пришлось ехать домой, за Фридиным телефоном. Да и куртку надо взять взамен пропавшей, а то он все эти дни проходил в ветровке Макса.

Дорога была хорошо знакома и пуста, поэтому Зиганшин глубоко погрузился в размышления. Почему Фрида не хочет наказать докторшу? Как можно спокойно думать о том, что человек, разрушивший твою жизнь, счастлив, прекрасно себя чувствует и ничем не поплатится за твои страдания? Почему Фрида не понимает его жажды справедливости? А главное, почему она так холодна с ним?