Наутро я проснулся рано, хотя и лёг незадолго до рассвета. Надо бы сходить по нужде. Я пинком раскрыл спальник, встал, чувствуя, как обдаёт утренним холодком голые лодыжки. Отыскал горшок, встал над ним в исподнем и предался размышлениям. С утреца нет ничего лучше для прояснения головы, чем как следует проссаться. Как по мне, порой это помогает лучше молитвы и уж точно намного действеннее.

Слуги королевы. Я-то думал, что видел последних из них, но, сдаётся мне, ошибался. Я уже писал, что я делец, и это так и есть. Ещё я капеллан, что верно, то верно. Но может быть, я ещё кто-нибудь? Как-никак, то золото, что припрятано внизу в стенке кладовой, не из воздуха ведь появилось. Это золото я заработал, но никто о том не знал. Ни губернатор Хауэр, ни Йохан, ни даже тётушка Энейд. Никто. Я получил это золото от Слуг королевы ещё до войны. И тревожило меня как раз то, что об этом мог пронюхать губернатор. Из его слов, сказанных вчера ночью, выходило, что нет, не пронюхал, и то хорошо. Они, Слуги королевы-то, щедро мне забашляли, надо им отдать должное. Так щедро они забашляли мне за то, что я шпионил для них за губернатором. Он-то, Хауэр, думал – его здесь никто не достанет, в его зловонном промышленном городе, куда никто из утончённых господ и дам Даннсбурга не пожелает ступить своей кисейной ножкой. Доходы, как казалось Хауэру, были такими, как он сообщал, налоги тоже уплачивались должным образом. Никогда бы не подумал он, что кто-то в столице станет утруждать себя и разведывать состояние его дел, но тогда он, конечно, не знал и того, что надвигается война. За войны надо платить – как кровью, так и золотом. Кровь недорого стоит, а вот золото приходится выжимать из провинций, если надо, то и принудительно. Уж на что я далёк от политики, а это даже и мне понятно.

Где-то за год до начала войны со мной связался некий человек. Мне он был незнаком – какой-то восточный купец, предлагал выгодную цену за чай, шёлк и маковую смолу. С этим человеком заключили мы парочку сделок, и как только он завоевал моё доверие, то показал мандат с королевской печатью и предложил ещё одну сделку – работать на Слуг королевы или понести от королевы справедливое наказание за неуплату пошлины на чай и отсутствие разрешения на торговлю маком. Я знал – королевская справедливость будет похлеще моей собственной, а потому, ясное дело, согласился. Никогда бы раньше не подумал, что стану шпионить на корону, но тогда я и не подумал бы, что когда-нибудь сделаюсь капелланом. Впрочем, работа на корону встала у меня поперёк горла, будто рыбья кость, и я почти уже подавился. Трудиться на благо её величества, доносить, вынюхивать – всё это шло вразрез с тем, во что я верил, и потому работу эту я ненавидел. Однако лучше уж это, чем в петлю, ну или так я решил про себя, чтобы спокойно спать по ночам. Работал я на этого человека пять месяцев, сливал ему сведения обо всём на свете: от взяток, которыми Благочестивые задабривали гвардию, и до количества лодок, что идут вниз по реке, и того, сколько тюков и бочек выгружают с каждой из них и что в них везут. Все эти сведения, ясное дело, стоили мне серебра, но каждую серебряную марку, что я тратил, этот Слуга королевы, казалось, рад был возместить мне целой золотой кроной. Я был осторожен и осмотрителен, я удостоверился, что мои глаза и уши никому из наших не знакомы. Это дело не для Благочестивых, знал я с самого начала. Сделай я это основным занятием клана, об этом прознал бы Йохан и сам бы сунулся в дело – ну и полетело бы тогда всё к чертям собачьим. Вот уже тогда, понял я, как только закончил справлять нужду и застегнул исподнее, уже до войны знал я – не стоит доверять братцу. Это всё дело прошлое, ну или так я думал, только, видать, на сей счёт я ошибался. Кажется, Слуги королевы про меня не забыли. Слыхал я, будто единственный способ покинуть королевскую службу находится на конце верёвки, и всё шло к тому, что так оно, по-видимому, и есть.

Спрыснул я водой из лохани свою небритую рожу. Подумал – надо бы к цирюльнику. Негоже встречать представителя самой королевы с шершавым подбородком. Оделся и направился вниз на кухню, на ходу застёгивая перевязь с мечами. Там увидел я, что Хари сидит на стуле с миской овсянки в руках и кружкой некрепкого пива перед собой на столе. Так он уплетал кашу, словно целый месяц ничего не жрал. Вид у него по-прежнему был немного болезненный, но в целом он выздоровел, прямо-таки чудом. Не сказать, что я верю в чудеса, но я верю в то, что вижу собственными глазами.

– Доброго утречка, начальник, – Билли Байстрюк сидел у очага. Я взглянул на него, приметив, какой он бледный и измотанный.

– Доброго, Билли. А тебя, Хари, приятно снова видеть в добром здравии.

– Это точно, начальник, – ответил Хари. – Чувствую себя намного лучше. Просто надо было проспаться, я считаю. А то страсть как я утомился за последнее время.

Мне было любопытно, сколько он запомнил, но я решил не торопиться.

– А ты особо не напрягайся, – я залез в кошелёк и дал ему четыре серебряные марки. Хари уставился на меня в явном изумлении.

– Ты пропустил выплату жалования, – сказал я ему. – Тут три марки на брата за вступление в ряды Благочестивых и ещё одна лично для тебя за то, что получил тяжёлое ранение на моей службе. Я, Хари, забочусь о своём отряде и щедро награждаю за верность. Запомни это.

– Есть, начальник, – он ловко спрятал деньги в складках своей пропитанной потом рубахи. – Спасибо.

Ребятам надо справить новую одежду, подумал я. Все они без исключения были грязны и оборваны, да и сам я выглядел немногим лучше. Призванные на военную службу обычно именно такими и были, но так не годилось. Уж точно не теперь, когда мы дома. Как-никак Благочестивым надо поддерживать благопристойный внешний вид.

– Билли, – позвал я, и парнишка поднял на меня ничего не выражающие глаза.

– Да, начальник?

Я понял, что не желаю этого делать. По крайней мере, не прямо сейчас. Перетопчемся, как я решил для себя вчера ночью.

– Сегодня держись-ка подальше от Анны Кровавой, – сказал я. – А я пока пойду.

Я вернулся в общую комнату и наткнулся на Луку Жирного, что как раз возвращался из нужника во дворе.

– Пойдёшь со мной в город, – велел я ему. Тот только кивнул и отправился готовить оружие. Лука – коренной эллинбуржец и знает, как здесь всё устроено. Моей правой рукой была Анна, в этом нет никаких сомнений, но Луку я знал гораздо дольше, а он хорошо знал город. Были задачи, для которых подходил он получше. Я знал, что могу ему доверять.

Я вновь усадил Луку на Йоханова коня, и вот мы вдвоём уже выехали из Вонища к Торговому ряду. На самом деле я бы и сам управился, но в моём положении нельзя ездить в одиночку. По крайней мере, надо соответствовать ожиданиям общественности – если Томас Благ появится на улицах Эллинбурга хотя бы без одного телохранителя, его просто не поймут. Три года войны – срок довольно долгий, и раз о Благочестивых стали забывать, то мне предстояло напомнить всем, кто мы такие. Мы вернулись, и надо, чтобы об этом узнал весь город. Как по мне, эти сканийцы, которые столь тревожат Хауэра, – ещё полбеды. Мне было нужно, чтобы меня уважал мой собственный народ, народ Эллинбурга. А этого не случится, покуда я и мои люди выглядим будто проходимцы какие-то.