– Да, я вас слушаю, – главврач насторожился, понимая, что такой человек, как Кривошеев, шутить не станет: если уж говорит, что разговор серьезный, то так оно и есть.

– Как вы посмотрите на то, что я заберу своего брата?

– Не понял, как заберете?

– Заберу из вашей клиники, пусть он живет у меня. Я перед ним в долгу.

"В долгу” Кривошеев произнес веско, но все же не смог скрыть некую едва уловимую фальшь. И психиатр это почувствовал:

– Вы хотите забрать его навсегда?

– Не знаю, навсегда или нет… Посмотрим… Если он будет вести себя нормально, то пусть живет с нами. Пусть будет при мне. Надеюсь, вы не против.

– Но ведь он на другой фамилии. Все, сделанное вашим отцом, открутить назад, как я понимаю, весьма проблематично.

– Проблема есть, но она не из неразрешимых. Это дело я исправлю. Можно исправить прямо у вас здесь в городке, можно – в Москве, как вам будет угодно.

– Конечно, можно и у нас устроить. Это будет недорого. Меня здесь все знают, к моему мнению" прислушиваются.

– Значит, вы не против, Виктор Феликсович?

– А почему я, собственно говоря, должен быть против? Человек попадает в хорошие руки.

– Естественно, это будет сделано небезвозмездно, – продолжил Кривошеев, – я вам хорошо заплачу. Пятьдесят тысяч вас устроит?

От удивления главврача даже шатнуло – он не только никогда не держал в руках подобных денег, но и представить себе не мог, что станет обладателем такой суммы.

– Долларов? – уже робким голосом спросил он.

– Естественно, не российских рублей.

– Да, да, – дважды выдохнув, произнес главврач. – Все, что будет нужно… Все, что в моих силах, я сделаю, Кирилл Андреевич.

– Вот вам для начала тысяча. Приведите в порядок его передние зубы, вставьте, чтобы был похож не на мученика российской системы здравоохранения, а на нормального человека.

– Все будет сделано. Стоматолог у меня знакомый, если надо, все устроит, – главврач даже задрожал от возбуждения и, как ни старался, скрыть своего волнения не мог.

Кривошеев чувствовал, что он на верном пути. Он даже не ожидал, что так легко и быстро уговорит главврача.

– Я наведаюсь к вам через неделю, предварительно обязательно позвоню. Вы за это время продвиньте дело вперед.

– А что его продвигать, со своей стороны я сделаю все в один день.

– Вопросы не возникнут?

– У кого они здесь возникнут? Что вы, что вы… Некому здесь интересоваться нашими делами. Да и дело, в общем-то, благородное, хорошее, я бы сказал, милосердное. Если вы хотите, отдам вам его безо всяких на то документов.

– Нет, я хочу… Хотя я подумаю… Пока никому не говорите обо мне, – сказал Кирилл Андреевич, извлекая из кармана пачку сигарет и предлагая главврачу.

Тот закурил, закашлялся. Кривошеей же любовался видом, он смотрел на реку, заливные луга, на моторную лодку, медленно идущую против течения вверх по течению. Следил за ней до тех пор, пока лодка с двумя мужчинами не скрылась за поворотом. Звук еще долго висел в чистом воздухе. Плыли облака, дул теплый ветер.

– Половину денег я вам передам тогда, когда заберу брата. Надеюсь, вас устроит подобный расклад?

– Конечно, Кирилл Андреевич, меня устроит любой вариант.

Из важного человека главврач превратился в полное ничтожество. Сумма с четырьмя нулями раздавила его, сделав тише воды, ниже травы. Он готов был ползать на коленях и лизать ботинки московскому гостю.

– Вы не беспокойтесь за него, зубы ему сделают замечательные. Наш врач мне поставил металлокерамику, и моей жене тоже.

– Хорошо, хорошо, сделайте все, как считаете нужным.

– В лучшем виде все будет сделано.

– Теперь я бы хотел откланяться, в Москве меня ждут дела.

– Извините великодушно, Кирилл Андреевич, а чем вы занимаетесь в Москве, в каком департаменте изволите служить?

– В налоговой полиции.

– В налоговой полиции? – глаза главврача округлились.

Он думал, что Кирилл Андреевич, как и его отец, служит в военной прокуратуре. Но налоговая полиция – это еще круче.

– Извините, в какой должности? Кривошеев сделал вид, что не услышал, но через несколько секунд произнес:

– У меня генеральская должность.

– Да, да, конечно, понимаю, – и сумма и должность произвели на главврача неизгладимое впечатление.

Кирилл Андреевич довез на своей “Волге” главврача до железных ворот. Врач горячо и преданно пожал на прощание холодную ладонь Кривошеева. А когда тот протянул тысячу долларов, смущенный, покрасневший психиатр растерянно забормотал:

– Большое спасибо.., большое спасибо… И моментально спрятал деньги в карман. На этом они и расстались.

"Одно дело сделано. Часа через два буду дома. Но это лишь начало, лишь часть моего плана.

Надеюсь, что все сбудется и благополучно сложится, и тогда ни одна сволочь, ни один мерзавец не подкопается. То-то их поразит все, что произойдет. Главное, чтобы нигде не случилось прокола, главное, чтобы все сошлось воедино – и мое желание и мои возможности”, – мысли одна за другой прокручивались в голове у Кривошеева.

Полковник налоговой полиции уверенно вел машину. Стрелка спидометра подрагивала у цифры сто двадцать. Когда до Москвы оставалось километров восемьдесят, на дороге, неожиданно выскочив из-за кустов, возник ретивый сотрудник ГИБДД. Он рьяно и зло замахал полосатой палкой, приказывая белой “Волге” немедленно остановиться.

"Чтоб тебя разорвало”, – подумал полковник Кривошеев, резко тормозя.

"Волга” замерла, проскочив гаишника. Кривошеев сидел спокойно, вытащил сигарету, закурил. Гаишник подбежал, его лицо было злым, глаза сверкали, губы кривились. По выражению его лица было несложно догадаться, что гаишника интересовали деньги и только деньги. Но Кривошеев тоже был зол за то, что его остановили.

Гаишник козырнул, что-то пробурчал, похожее на фамилию и звание. Из этого бурчания полковник Кривошеев не понял ровным счетом ничего.

– Ваши документы, нарушаете.

– Нарушаю, – кивнул Кривошеев, – я спешу, сержант.

– Я не сержант, я старший сержант.

– Не разглядел.

– Документы, – повторил гаишник, постукивая полосатым жезлом по двери.

– Документы, документы? А может, вам денег дать, сержант?

– Документы.

Лениво и небрежно Кривошеев протянул документы вместе с пропуском. Пропуск был не простой, таких пропусков имелось немного. Печати и подписи заставили гаишника вздрогнуть. Он посмотрел на Кривошеева, затем на свои пыльные башмаки.