на себя другой деятель. Это был один из вновь избранных народных трибунов Публий Сервилий Рулл, который предложил новый закон о наделении бедных римских граждан землей. По этому закону предполагалось скупить земли у всех желающих их продать, а деньги для покупки земли взять из государственных доходов Рима – из налогов на провинциальных жителей, из военной добычи и т. п. Проект Рулла возбудил в народе очень большие ожидания; как будто бы снова возрождались времена Гракхов, и обезземелевшимся крестьянам открывалась возможность опять получить земельные наделы. Говорили, что молодой Цезарь и богач Красс обещали свое содействие Руллу. У них были при этом свои расчеты. Рулл предлагал отдать раздачу земли и распоряжение всеми государственными деньгами, предназначенными для покупки земель, особой комиссии из 10 человек, и Красс с Цезарем были уверены, что они не только попадут в эту комиссию, но и займут в ней самое влиятельное положение. Было основание предполагать, что и Катилина со своими товарищами тоже сочувствовал предложению Рулла, хотя хорошо об этом никто не знал. Зато Цицерон оказался самым решительным противником Рулла. Теперь-то и оправдались опасения тех, кто говорил, что Цицерон передался на сторону знати и богачей и отвернулся от простого народа; но и теперь он, выступая против народных интересов, надевал на себя личину любви к народу. На народном собрании, которое было созвано для обсуждения проекта Рулла, он горячо убеждал народ, что будет настоящим народным консулом и приложит все усилия к тому, чтобы обеспечить для народа мир, спокойствие и свободу. «Рулл, – говорил он, – хочет отдать распоряжение всеми казенными средствами и всем земельным делом в руки 10 человек. Не ясно ли, что они захватить в свои руки почти царскую власть, станут настоящими тиранами республики, перед которыми будут бессильны и права римских граждан? А для вас, римских граждан, – восклицал Цицерон, – обращаясь к толпе римских пролетариев, – что готовит Рулл? Полунищенскую жизнь крестьян, привязанных к своим маленьким наделам! Не откажетесь же вы ради тяжелого труда крестьянина от своих преимуществ, которыми вы пользуетесь здесь, от милостей знати, от свободной жизни, от прав голоса, от возможности лицезреть город, форум, игры, празднества и все, что здесь есть прекрасного. Не променяете же вы на отдаленные пустыри и болота Италии все городские блага и удовольствия, весь этот блеск республики?» Для городских жителей, привыкших жить на подачки богатых людей и привязанных к городским развлечениям, язык Цицерона был вполне понятен, и так как на этот раз на народном собрании по обыкновению присутствовало большинство горожан, то речь Цицерона имела успех; еще раз умелым обращением к привычкам городской толпы ему удалось привлечь к себе народ. Только крестьяне, стоявшие небольшой группой в задних рядах народного собрания, встретили его речь открытым ропотом, но на их протестующие голоса ни сам Цицерон, ни собравшиеся горожане не обратили внимания. Кроме же этих немногих крестьян, никто, ни даже народные трибуны, не решились выступить с возражениями против знаменитого оратора, и он мог торжествовать победу – по крайней мере внутри стен города Рима. А вскоре после этого стало известно, что Рулл, не уверенный в успехе своего предложения, снял его с очереди.

Прошло после этого еще несколько месяцев, а о Катилине по-прежнему было слышно мало. Но вот, наконец, наступил срок для новых консульских выборов на 62 год, и в Риме стало известно, что Катилина и на этот раз выставляет свою кандидатуру. Как и в прошлом году, на выборы сошлось довольно много крестьян, но знатные и богатые люди пустили в ход подкуп в таком размере, как никогда. Толпы клиентов окружали каждого сенатора, шедшего через избирательные мостки; всадники явились почти в полном составе, а в ближайшем храме на случай возможных беспорядков был расположен отряд солдат. Катилина не мог устоять против направленного в пользу его противников потока денег и против неясных слухов о его порочности и недостойной жизни: за него было подано еще менее голосов, чем в прошлом году, и избранными оказались кандидаты аристократической партии – Децим Юлий Сильван и Люций Лициний Мурена.

Атриум в Доме Саллюстия в Помпеях

Тогда Катилина, не надеясь более провести свою реформу законным путем, стал готовить восстание против римского правительства.

Одною глухою осенней ночью с разных концов столицы к дому всадника Марка Порция Леки пробирались несколько десятков человек. Они шли, избегая шумных улиц и площадей, без сопровождения слуг, не пользуясь даже фонарями, озираясь по сторонам. У всех под одеждой было спрятано оружие. Подойдя к дому Марка Леки, они тихо стучали железным кольцом, укрепленным в двери; привратник, ожидавший их в передней, немедленно впускал их и тотчас же снова запирал дверь. Наконец, все те, кого ожидали, сошлись: тут были по большей части люди, принадлежавшие к высшему слою римского общества, сенаторы и всадники; но они были известны всему Риму тем, что не дружили с остальными членами своего сословия: одни из них разорились, впали в долги и сблизились с демократами; другие искренно сочувствовали планам народной партии. Тут были городской претор П. Лентул, сенатор Л. Варгунтей, молодой Гай Корнелий Цетег и многие другие знатные и богатые люди. Позднее других пришел Катилина. Он вошел в комнату, где собрались его сторонники, неровной и торопливой походкой, усталый от хлопот предшествовавших дней. В эти дни в Рим толпами из разных местностей Италии приходили крестьяне, которых сам Катилина призывал в столицу, и Катилина не знал покоя ни днем, ни ночью, устраивая их в Риме, снабжая оружием и ведя с ними непрестанные беседы. Кроме того, много времени и сил отнимали у него и переговоры с его сторонниками, жившими вне Рима. Его обычно бледное лицо стало еще бледнее под влиянием нескольких проведенных им без сна ночей, а глаза светились блеском возбуждения. Зорким взглядом окинув собравшихся, он недовольно нахмурился: среди них не было тех, кого он в эту минуту более всех хотел увидать, – Красса и Цезаря. Несколько дней назад он осторожно дал им понять, что очень хотел бы их видеть на собрании у Леки, но они не пришли. «Испугались, – мелькнуло в его голове, – да и я-то напрасно на них надеялся; они слишком осторожные люди, и в восстании никогда не согласятся принять участие, даже и тайно. Обойдемся и без них». Затем, заняв место посреди стола, он посвятил собравшихся в свои планы. «Вы знаете, – сказал он им, – что теперь недовольными полна вся Италия. Чуть не все стонут под тяжестью долгов, а