Лейтенант П. И. Таврин

Подведем небольшой промежуточный итог: никто из исследователей и, возможно, также и следствие никак не прореагировали на полную нестыковку различных версий биографии фигуранта. Он в одно и то же время якобы и учился в юридическом институте, и проходил курс в институте цветных металлов и золота, и пребывал в бегах. Далее, якобы он стал Тавриным лишь в 1940 году, то есть все его более ранние документы, вне зависимости от степени их подлинности, не могли быть выписаны на эту фамилию. Тогда каким же образом он мог предъявлять на военной службе документы об образовании, как могли возникнуть документы о прохождении им, т. е. Тавриным, вневойсковой подготовки в период обучения в московском институте — неясно и загадочно. Подделать же такое количество серьезных документов просто невозможно. Впрочем, продолжим.

Рассмотрим пребывание Таврина в тылу и на фронте с момента призыва вплоть до побега и его деятельность в качестве боевого командира на основании документов, хранящихся в Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО) и в Учреждении Государственный архив административных органов Свердловской области (УГААОСО). Их изучение преподнесло немало сюрпризов, зачастую практически невероятных. Некоторые бросаются в глаза сразу же, другие проявляются лишь после сравнения событий, происходивших вокруг фигуранта нашего расследования, с повседневной практикой Красной Армии периода 1941–1942 годов.

Любое пребывание военнообязанного в рядах вооруженных сил всегда начинается с его призыва, проведенного в конкретную дату и конкретным органом местного военного управления — военным комиссариатом, или военкоматом. При наличии в архивах соответствующих документов установление этих данных является элементарной задачей. Однако в деле Таврина элементарных задач, увы, нет.

Начнем с того, что в документах зафиксированы четыре (!) далеко отстоящих друг от друга места его призыва. Предупреждая вопросы читателей, отметим сразу, что речь идет не о полных тезках и однофамильцах, а об одном и том же человеке, прибывшем на службу в 28-й запасной стрелковый полк и затем отбывшем в 359-ю стрелковую дивизию. По архивам проверено, что и в полку, и в дивизии за весь период их существования был только один Петр Иванович Таврин. Честно говоря, у автора нет разумных объяснений этого теоретически и практически невозможного, но все же имевшего место явления. Естественно, один и тот же военнообязанный никак не мог быть призван почти одновременно в Черниговской, Свердловской, Горьковской и Саратовской областях СССР, поэтому постараемся оценить достоверность каждой из позиций отдельно. И начнем со Свердловской области, где, судя по всему, будущий террорист работал вплоть до самого призыва.

Кстати, некоторое недоумение вызывает сам факт его мобилизации. Дело в том, что геологи, и в первую очередь начальники изыскательских партий, от призыва освобождались, поскольку выполняли важнейшую государственную задачу по разведке и освоению месторождений полезных ископаемых. Практически все геологи-фронтовики попали в действующую армию в качестве добровольцев, причем далеко не с первой попытки. Это было совершенно оправданно, поскольку опытный геолог на своем месте мог сделать для победы намного больше, нежели в окопе с винтовкой в руках. Тем не менее Таврин оказался в числе мобилизованных.

Версия о призыве на Урале является единственной документированной и потому, скорее, становится уже не версией, а фактом. Кстати, она проливает некоторый свет на его действительное воинское звание. Вопреки позднейшему утверждению фигуранта о получении им лейтенантского звания в 1930-е годы, в архиве военного комиссариата города Нижняя Тура Свердловской области в «Книге учета военнообязанных, призванных в Красную Армию» за январь 1941 — декабрь 1941 года значится:

«Таврин Петр Иванович, 1909 г. р., беспартийный, ВУС-1, состав мн-1, место работы — Ис. пр., призван Волочинским ВУС 14.08.1941 г.»[59]

Расшифруем две одинаковые по написанию, но различные по значению аббревиатуры. Волочинский (опечатка, на самом деле Вологинский) ВУС (военно-учетный стол) не следует путать с ВУС в значении военно-учетной специальности. По состоянию на 22 июня 1941 года ВУС-1 являлась самой базовой, составлявшей основу РККА, и именовалась просто: «стрелок». Условное обозначение «мн-1» расшифровывается как «младший начальствующий состав запаса 1-й категории». Это означает, что на момент призыва Таврин был всего лишь младшим командиром, к тому же еще не переаттестованным с присвоением персонального звания «младший сержант», «сержант», «старший сержант» или «старшина», утвержденного в 1940 году взамен прежних служебных категорий «отделенный командир», «младший комвзвод» и «старшина». Поскольку последние персональными званиями не являлись, при увольнении в запас они не сохранялись и потому в РВК не учитывались. В запас первой категории зачислялись только военнослужащие, уволенные в запас по отбытии срока действительной службы (статья 31 Закона СССР о всеобщей воинской обязанности), поэтому с уверенностью можно констатировать, что Таврин либо в самом деле отслужил ее, либо обзавелся военным билетом, в котором это было указано.

Забегая вперед, отметим, что в период пребывания на фронте Таврин числился получившим офицерское звание еще в предвоенный период. При этом в документах 359-й стрелковой дивизии имеются два варианта года окончания им института и соответственно получения лейтенантских петлиц: 1936 и 1939. Как мы видим, ни один из них не может считаться действительным, поскольку на момент призыва в 1941 году он офицером не являлся. Теоретически категорию не среднего, но младшего командира запаса можно было получить в период обучения в гражданском вузе. Высшая вневойсковая подготовка осуществлялась на военных кафедрах институтов и университетов, которые в период с 1930 по 1937 год готовили из студентов средних командиров. Некоторые студенты по разным причинам не могли закончить обучение и уходили из вузов. Если они успели пройти два периода военной подготовки (20-дневный лагерный сбор сразу после поступления, год военного обучения и 2-месячные лагерные сборы), их квалификация считалась достаточной для присвоения категории младших командиров запаса. После этого им была открыта дорога в школы младших лейтенантов, хотя этот путь выбирали далеко не все.

А вариант с 1939 годом вообще фантастичен, поскольку двумя годами ранее правительство приняло решение о переходе от высшей вневойсковой подготовки к первичному военному обучению всех студентов в вузах и техникумах по программе одиночного бойца с целью подготовки студентов к годичной действительной военной службе после окончания вуза. Вот после этого Таврин и в самом деле мог стать младшим командиром запаса (повторимся, только младшим, то есть не офицером). В любом случае о высшей вневойсковой подготовке речь идти не могла, в документах 359-й дивизии указана очевидная ложь. Кроме того, все варианты военной подготовки требовали от студента пребывания на стационарной форме обучения, то есть Таврин теоретически должен был провести на постоянном жительстве в Москве не менее трех лет. Упоминания об этом в судебно-следственном деле нам неизвестны, зато в архивах 21-й запасной стрелковой бригады есть запись о том, что он проучился в институте всего два года. И очень плохо со всем этим корреспондирует имеющаяся там же запись о том, что наш фигурант был уволен из РККА в 1940 году. Следовательно, на него распространялись положения не Закона СССР «О всеобщей воинской обязанности» от 1 сентября 1938 года, а Закона СССР «Об обязательной военной службе» от 8 августа 1928 года, в соответствии с которым он должен был быть призван на срочную военную службу на два года раньше, в 1938 году.