– Новые песни о главном? И новый прикид? Ты что, получила приз на конкурсе провинциальных красавиц?

Вика туманно смотрит сквозь меня, но не останавливается и продолжает петь и вальсировать.

– Наш папик – Обломов, – говорит она. – Он просто завидует нашей красоте.

Целует Лизу в нос, опускает на пол и, все так же вальсируя, приближается ко мне и звонко чмокает меня в губы мокрыми от собачьего носа губами.

– Доброе утро!

Сидим на кухне, пьем кофе. Интересно, что она скажет, когда узнает о моем разводе?

– Откуда у тебя новый костюм? Спецзаказ на Черкизовском рынке?

– Ты безнадежно отстал от времени, папик. Черкизон давно закрылся. Просто Даша получила премию в издательстве и решила меня приодеть.

– Она работает в издательстве?

– Но разве я тебе не говорила?

– Нет.

– Она старший редактор.

– Любит женские романы?

– Что ты! Она их презирает! Она обожает твои книги и очень не одобряет мой вкус.

– Я на ее стороне. Это она выбирала одежду?

– Даша заявила, что раз уж я живу с тобой, мне нельзя одеваться во что попало.

– Не понимаю, что у вас за отношения? Называете друг друга по именам, как подружки…

– Мы не разлей вода!

– Мама не думает переехать в Москву?

– На какие шиши? Нашу халупу в С. можно обменять на будку для собаки. Лиза, хочешь отдельную будку?

– Вообще я мог бы…

– Купить нам квартиру, ты хочешь сказать? Нет уж, сама заработаю.

– Напишешь женский роман и прославишься, как Маринина и Донцова?

– Типа того…

– Вчера встретился с Нугзаром, – говорю я. – Кавказец, который тебя обидел. Он живет на нашем этаже.

Молчит. Ноль внимания. Обидно-с.

Вчера вечером, когда я пошел выгуливать Лизу, на площадке перед лифтом меня ждала неприятная встреча. Оказывается, квартира Нугзара тоже находится на пятом этаже.

Странно, я не заметил этого раньше.

– Привет, Нугзарчик! – говорю первое, что приходит в голову. И сразу понимаю, что поступаю правильно. Он ждал от меня чего угодно – страха, агрессии, но только не фамильярности. Как назло, лифта долго нет, а пауза перестает быть томной.

– Ты не хочешь извиниться передо мной, Иннокентий? – говорит он. – Я ведь перед твоей девушкой извинился. Я не знал, что она не такая.

– Ты не знал, что не все русские девушки проститутки?

– Вот именно.

– За что я буду перед тобой извиняться? За то, что не знал, что ты не знал?

Но для Нугзара это слишком сложная умственная комбинация. Вообще я вдруг вижу перед собой не горного орла, а уязвленного кавказского мальчишку, которого я, взрослый дядечка, действительно очень обидел.

– В принципе, мне твои извинения до фонаря, – говорит он, отклячивая зад и дрыгая одной ножкой. – Если б не мой отец… Слово отца для меня закон! Но ты, Иннокентий, обидел моих ребят. Мой отец – не их отец. Там другие отцы. Нельзя говорить кавказцу то, что сказал ты. Ты меня понял?

Это даже смешно. Пошли они… со своей патримониальной иерархией! Врезать девушке по физиономии можно, а «пидарас» – несмываемое оскорбление.

Приходит лифт, и я вежливо пропускаю Нугзара первым. Все-таки не стоит подставлять ему спину. Но в лифте мне становится немного не по се- бе. Уж очень близко Нугзар ко мне стоит. Однако выдерживаю испытание и только на улице говорю ему:

– Извини, Нугзарчик! И парням своим передай мои извинения и всяческий респект. Кто старое помянет…

Видимо, я снял камень с его гордой души.

– Принято, Иннокентий! Зачем нам собачиться?

С чистой совестью садится в «ягуар» и с ревом проносится по двору. Не задавил бы кого-нибудь!

– Нугзар не живет на нашем этаже, – вдруг говорит Вика. – Он живет на шестом этаже, квартира 115. Ты не знал?

Ставлю чашку на блюдце и слышу, как она звенит.

– Откуда ты знаешь? – говорю я. – Ты была у него?

– Не скажу.

Я ее убью.

– Дыши глубже, – говорит Вика. – У тебя такое же глупое выражение лица, какое было у нашего генерального, когда он заперся со мной в кабинете.

Я убью ее.

– И помни, – продолжает Вика, – пока я с тобой, мое сердце для других закрыто.

– Только сердце?

– Мне пора, – говорит Вика. – Не забудь погулять с Лизой. И запомни, если ты еще раз проспишь и собачка написает на мои книги, я запру ее на ночь в твоей спальне.

Сегодня у Вики какое-то важное собрание в издательстве. Помогаю ей одеться и обуться в прихожей. Ба! У нее новая шубка! Едва ли натуральная, но она ей так идет!

Вечером, когда я возвращаюсь с прогулки с Лизой, на антресоли горит свет, но в гостиной темно. Собака с лаем устремляется в гостиную, и я, не разуваясь, тоже вбегаю, предчувствуя неладное… И предчувствие меня не обманывает.

На диване сидят Вика и Максим. На девушке все та же распахнутая блузка. Даже в полутьме я отчетливо вижу открытую до соска грудь. Второе, что сразу отмечаю, – испуганные лица молодых людей. Но напугала их явно не Лиза.

Возвращаюсь в прихожую, нарочито долго раздеваюсь и только потом включаю в гостиной свет. Вика и мой сын уже сидят по разные стороны дивана. Лучше бы не рассаживались. Оба щурятся на яркий свет. Оба похожи на двух породистых щенков, которых разглядывает дядя-покупатель.

За этот год Максим сильно изменился. Не то чтобы возмужал, но и ребенком быть перестал. Только сейчас я замечаю, как он стал на меня похож. Вылитый я в юности. Такой же Иноземцев, с надменно- беззащитным выражением лица и волевым подбородком с симпатичной ямочкой. Да, он должен нравиться девушкам! Например – Вике. Но почему-то меня это не радует. Я бы даже сказал, что давно не чувствовал себя так мерзостно.

– Привет, Вика! – говорю. – Здравствуй, Максим! Какими судьбами?

Идиотский вопрос. Мой мальчик отвечает не сразу, сначала приходит в себя. Это мне тоже не нравится.

– Привез бумаги, – говорит он. – Разве мама тебе не звонила?

Когда мы уединяемся с ним на кухне, я плотно закрываю дверь. Интересно, Вика будет подслушивать?

Даю сыну время окончательно прийти в себя. Или себе прийти в себя? Неважно. Завариваю чай, разливаю по чашкам.

– Ты уже все знаешь, Максим. Мама нашла себе другого мужчину, и это ее право. Ты мальчик взрослый, так что в объяснения вдаваться не буду. Кстати, ты решил, куда будешь поступать?