14 января 1606 года гонец Иван Безобразов привез царские грамоты королю Сигизмунду III и сандомирскому воеводе Юрию Мнишку. Никто и не знал тогда, что у скромного гонца была тайная миссия от бояр Голицыных и Шуйских. Марина Мнишек еще не приехала в Москву, а стрелы боярских интриг уже долетели до Кракова. Известие об этом сохранилось лишь в записках гетмана Станислава Жолкевского «О Московской войне». По его сведениям, гонец передал в Кракове литовскому канцлеру Льву Сапеге «поручение, данное ему от Шуйских и Голицыных… что они думают, каким бы образом свергнуть его (самозванца), желая уж лучше вести дело так, чтобы в этом государстве царствовал королевич Владислав» [83]. Неизвестно, посвятил ли король в это дело сандомирского воеводу или решил не тревожить семью Мнишков, занятую предотъездной суетой. Во всяком случае для Сигизмунда III было выгоднее, чтобы воевода – напомним, его должник – получил неограниченный кредит в Московском государстве.

Но имя королевича Владислава – как возможного претендента на московский престол – прозвучало. В первый, но, как мы увидим, не последний раз. Сведения, полученные от гонца Ивана Безобразова, позволили королю лучше оценить те опасности, которые могли подстерегать его подданных, путешествующих в свите Марины Мнишек в Московское государство, и не откликаться на формальное приглашение, сделанное ему царем Дмитрием Ивановичем. Вместо себя представлять Речь Посполитую король пошлет малогощского каштеляна Николая Олесницкого (женатого на Малгожате Тарло, сестре матери Марины Мнишек) и велижского старосту Александра Госевского (врага «москвы», посвященного в тайну миссии Ивана Безобразова). Московский гонец получил нейтральный ответ короля, из которого трудно было определить, что же на самом деле думал Сигизмунд III о неожиданно открывшемся плане новой унии государств, но уже не при посредничестве сомнительного «царика» и его подданной Марины Мнишек, а с помощью передачи престола в Московском государстве королевичу Владиславу. Король Сигизмунд III тайно передал гонцу Ивану Безобразову: «Что ж касается до королевича Владислава, то король не является властолюбцем и желал бы сына своего склонить к такой же умеренности». Видно было, что король Сигизмунд III не доверял никому и решил посмотреть, как будут развиваться события.

15 января 1606 года посол Афанасий Власьев, поджидавший приезда царицы Марины Мнишек в Слониме, встретился с посланцем воеводы Юрия Мнишка и узнал, что в очередной раз их отъезд отложен: «что вы, по своему договору, з дочерью своею, с великою государынею нашею цесаревою из двора не выехали». Сандомирский воевода в своем «листе» писал, что выедет 8 января, но потом не сдержал и это обещание. Посла обижало и то, что ему не сообщали, по какой точно дороге поедет царица. В результате он написал ответную грамоту, полную укоров за промедление: «И яз, вычетчи ваш лист, не токмо что серцем и душею скорблю и плачю о том, что все делаетца не по тому, как вы со мною договорились и как к цесарскому величеству, по вашему договору, писано; и великому государю нашему, его цесарскому величеству, в том великая кручина, и чаю, надо мною за то велит опалу свою и казнь учинити, что вы долго замешкались и к его цесарскому величеству с великою государынею нашею цесаревою не едете и прямые ведомости цесарскому величеству от вас нет, как великая государыня наша цесарева на рубеж и к Москве будет». Посол Афанасий Власьев торопил приезд царицы Марины Мнишек, требовал отставить «всякие причины и вымолки», чтобы «цесарева» ехала прямой дорогой, никуда не заезжала и не жалела лошадей. Такая спешка была вызвана желанием поспеть с приездом в Москву «кончее за неделю до масленицы» [84], до которой оставалось еще пять с половиной недель. Власьев понимал, что ему надо успеть исполнить свою миссию до начала Великого поста, во время которого невозможны были никакие брачные и коронационные торжества в Москве. Но, видимо, понимал это и сандомирский воевода Юрий Мнишек, оттягивавший отъезд в надежде все-таки получить от папского престола давно запрошенное разрешение на исполнение Мариной Мнишек некоторых православных обрядов.

Кроме затруднений с отъездом царицы Марины Мнишек ничто не омрачало отношений царя Дмитрия Ивановича со своими родственниками. Но и эту неприятную миссию – торопить их с поездкой в Москву – царь поручал своим слугам. А те обозначали для семьи Мнишков степень «кручины» их новообретенного сына и зятя. Посол Афанасий Власьев переслал в Москву «шлюбный перстень», полученный от Марины Мнишек при обручении (об этом его зачем-то спрашивал воевода Юрий Мнишек), а также «парсону» – очевидно, портрет царицы. Все это были уже весомые признаки того, что дело идет к коронации Марины в Москве. Поэтому 23 января, едва только получив заверение воеводы Юрия Мнишка о непременном выезде из Кракова 8 января (на самом деле этот срок сдвинулся позже еще на две недели), царь Дмитрий Иванович написал благосклонное письмо тестю и уведомил его об отправке бояр для встречи их на границе. В царской грамоте, написанной по-польски, Марина Мнишек называлась уже женою: «Уведомившись о благополучном выезде к нам пресветлейшей цесаревы, супруги нашей, не только мы чрез то великую радость получили, Господа Бога прося, дабы в том путешествии ее благословил; но также послали ясневельможных бояр наших: Михайла Александровича Нагово, наместника Велико-Пермского и Костромскаго, князя Василья Михайловича Мосальского, дворецкого нашего, великого губернатора Северской земли и наместника Нижнего Новгорода, дабы на границах государств наших государыню цесареву, именем нашим, поздравили и приняли, а потом с надлежащим почтением в престольный град наш препроводили»27. Выбор бояр для встречи царицы Марины Мнишек не случаен. Один из них – «родственник» матери царя Дмитрия Ивановича, а другой – его ближайший сторонник, названный «губернатором Северской земли» – той самой, которую предполагалось передать в совместное владение королю Сигизмунду III и воеводе Юрию Мнишку. Для большего почтения сенатора Речи Посполитой Юрия Мнишка, его друзей и родственников боярам даны были наместнические титулы, с которыми обычно они отправляли дипломатические поручения.

Однако боярам Михаилу Нагому и князю Василию Мосальскому еще долго пришлось дожидаться приезда Мнишков в Московское государство. Царица Марина вместе со своим «двором» выехала из Прондика 26 января. Путь ее лежал сначала в родной Самбор. В это время сандомирский воевода Юрий Мнишек завершал свои дела в Кракове, где 28 января получил от секретаря царя Дмитрия Ивановича Яна Бучинского очередной вклад в 6 тысяч золотых дублонов [85]. Ян Бучинский добился наконец официального королевского согласия на проводы Марины Мнишек в Москву. В «ответе» из королевской канцелярии на просьбу царя Дмитрия Ивановича, выданном Яну Бучинскому в январе 1606 года, говорилось: «О том, что государь его милость великий хочет у короля его милости, чтоб поволил пану воеводе сендомирскому дочь свою девицу Марину в жену государю его милости, и велел бы отпровадить ее до государя его милости; и король его милость, с любви и милости своей братцкие к великому государю его милости не токмо что поволил, но еще сам собою и с королевичем Владиславом, сыном своим любимым, и с королевною шведцкою, сестрою своею радость ей милости панны воеводенки сендомирской украсить [изволил]» [86]. В публикацию этого ответа в «Собрании государственных грамот и договоров» вкралась неточность, из-за которой всю фразу можно понять как желание короля вместе с королевичем украсить своим присутствием в будущем свадьбу («радость») царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек в Москве. Однако в польском тексте прямо упоминается акт венчания Марины Мнишек, состоявшийся в ноябре 1605 года, на котором и присутствовал Сигизмунд. Для сандомирского воеводы, которому в «ответе» из королевской канцелярии обещалась полнейшая поддержка («о чем толко ласки королевской ищет, или о чем побьет челом, то все получит»), настала пора действовать, и он поспешил вслед за дочерью в Самбор.