Взяв Еву за руку, быстрым шагом я повлек ее к нашей машине.Я твердо решил трахнуть ее прямо сейчас на заднем сидении. Машина находилась нанеосвещенной стоянке довольно далеко от дороги. Я открыл заднюю дверцу ивпихнул в салон покорную Еву. Захлопнув за собой дверь, я спешно высвободил излифчика ее груди и яростно покусал их. Затем устремился под платье, где и наэтот раз все было открыто и свободно для доступа. Я не собирался болеевыжидать, опасаясь новой ошибки. Быстро расстегнув брюки, я навалился напартнершу… и буквально разрыдался. Едва я извлек «его» на свет, как онбезнадежно сник в последнем конвульсивном толчке.

– Невероятно! Слушай, ты начинаешь меня пугать… После всего,что было! Так все обошлось или нет?

– Слушай дальше… Как ты сам понимаешь, я был раздавлен…безусловный провал. Ева, как умела, утешала меня, но ничто могло менявоодушевить. Я не знал, что делать. Вернувшись домой, я налил себе двойнойскотч, потом еще один, и отправился спать. В понедельник утром, не почувствовавникаких изменений, я расстался с моей нежной подругой. Я был жалок. На работе,в 13 часов, моя секретарша сообщила мне, что меня хочет видеть мадам Лемье.Мадам Лемье? Я не был знаком ни с какой Мадам Лемье. Я попросил секретаршупроводить ее в мой кабинет. Я с трудом узнал ее… Хотя она часто так одевалась:зауженный в талии костюм, атласная блузка, высокие каблуки, шелковые чулки. Носейчас ее лицо скрывалось под большой шляпой с вуалью. Казалось, что она сошласо страниц «Пари Матч» или какого-нибудь другого модного журнала. Когдасекретарша вышла, Ева плотно затворила за ней дверь. В ответ на мое изумлениеона призналась, что оказалась поблизости и решила меня проведать. Она положиланогу на ногу, так что юбка поднялась, обнажив кружевную кромку чулка. Я былзаворожен зрелищем ножки, словно во вторую кожу, затянутой в шелк. На Еве такжебыл пояс для чулок с подвязками того же цвета, и она забавлялась тем, чтопоочередно оттягивала и отпускала резинки. Положив ногу на мой стол и опершисьна него каблуком, она представила мне доказательства того, что окончательноутвердилась в привычке не носить под одеждой трусиков. Я судорожно сглотнул,догадываясь, к чему она клонит. Она взяла валявшуюся у меня на столе авторучкуи стала забавляться, просовывая ее под ажурную кромку чулок, показывая мне, каклегко будет их снять. Затем авторучка в ее пальцах стала выписывать затейливыефигуры в коротко подстриженных лобковых волосах, то обводя по контуру набухшиегубы, то осторожно проникая внутрь, чтобы через мгновение появиться влажноблестящей. С нарочитой рассеянностью она облизала кончик авторучки, который засекунду до этого был в ней, и спросила меня, удалась ли ей эта попыткасоблазнения. Я взглянул на свои брюки, с удовлетворением отметил появлениемаленького бугорка на причинном месте и лукаво улыбнулся ей. Она улыбнулась мнев ответ и, раньше чем я смог ей помешать, забралась на мой рабочий стол изадрала на себе юбку. Встав на четвереньки и опершись на стол руками иколенями, она приблизила свое восхитительное сокровище к моему лицу. Продолжаясеанс эксгибиционизма, я схватил со стола все ту же авторучку, и медленно инежно ввел в нее. Ее устье находилось на уровне моих глаз, что позволяло мне вовсех деталях видеть его складочки и то, как погружаемый мной предмет приближаетее к наслаждению. Я осмелел и ускорил движения. Ева застонала, и ее рукадвинулась навстречу моему орудию страсти, направляя его к жаждущей наслаждениячувствительной точке. Я наблюдал ее сладкие муки, завороженный этим простымдвижением, которое совершал. Я был буквально загипнотизирован зрелищем и несразу заметил свою теперь уже абсолютно полную эрекцию. Когда ее уже нельзябыло игнорировать, я заставил Еву спуститься со стола. Повернув ее спиной ксебе, я заставил ее лечь животом на стол и с вожделением завладел ее ягодицами.Я терся о ее божественное тело, готовясь к победоносному вторжению.

– Прямо на столе!

– Прямо на столе… В моем кабинете нет окон и полнаязвукоизоляция. Я целовал ее шею, плечи, расстегнул блузку, освобождая ее груди,сжимая пальцами соски. Я чувствовал такое облегчение! На этот раз у меняполучалось! Если придется заниматься любовью только в рабочем кабинете, ну чтоже, я был готов и на это!

Эта мысль, однако, имела фатальное последствие, и мой члентут же принял свой, отныне ставший для него обычным, увядший вид. Ева резкоподнялась, быстро оправила на себе одежду, открыла дверь кабинета и сухобросив: «Спасибо и на том, господин Буавер!» – поспешно вышла, оставив дверьнараспашку и меня со спущенными до колен брюками.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Не думаю. Но полагаю, что это уже ничего не добавило бы кмоему унижению… Я был уничтожен! Тем не менее, Ева возобновляла попытки втечение еще более трех месяцев. Это ни к чему не приводило, но я всегда буду ейза это благодарен. Она испробовала все: разнообразную возбуждающую одежду,эротические аксессуары, порнофильмы один круче другого. Наконец она сдалась.Она стала отдаляться от меня, пока оба мы не признали окончательно, чтопоследствия необратимы и никакого улучшения не наблюдается.

В конце концов с грустью и сожалением мы расстались. Я неимел никакого морального права просить ее потерпеть еще и помочь мне. То, чтосо мной произошло, казалось непоправимым. Она обвинила меня в трусости,поскольку я отказывался обратиться к врачу. Но я не считал себя больным! Ведьперед тем как перейти к действию, у меня все прекрасно вставало! А дальше –стыдно вспомнить! В момент возбуждения я испытывал блаженное подрагивание,набухание члена, но сразу вслед за этим давление падало и все шло насмарку.Исключено, чтобы я рассказал об этом врачу! Речь шла о моей мужской силе! Иесли я не мог более удовлетворять мою подругу, как это было до недавнеговремени, ну что же, стало быть, такова судьба. Мне предстояло самому как-тоизбавиться от этого недуга.

День ото дня я становился все мрачнее, друзья попыталисьуспокоить меня. Они признались, что были не совсем точны, говоря о «почтикаждом дне» или «четырех или пяти разах в неделю». Сильвен даже доверился мне,сказав, что «когда у него в голове только работа и дети, такая пассивность вобщем обычна… Но хоть изредка у него еще встает!» После этого я решил больше нис кем об этом не говорить. В дальнейшем я стал буквально загибаться. Одинскотч, который я позволял себе раньше после особенно напряженного дня, превратилсяв пять или шесть за вечер. Иногда я пил даже в обеденный перерыв. Я плохо спал,пытаясь понять, что же произошло и за что я так «наказан».

– Я тебя понимаю… На твоем месте многие скатились бы ещениже!

– Еще чуть-чуть и, думаю, я бы пропал. На двести пятьдесяттретий день я принял решение больше об этом не думать. Как человек, которомуампутировали ногу, в какой-то момент должен заставить себя не думать о ней. Яненавидел свой член всей душой. Я больше не разговаривал с ним и не смотрел нанего. Я был обижен на него, как ребенок. Так продолжалось два дня. На третий,чувствуя себя все хуже, я дошел до того, что позвонил Еве, чтобы попросить ееменя утешить. Вначале она отнеслась к моей просьбе довольно холодно. Но яуверил ее, что действительно нуждаюсь в ней и употребил все свое обаяние, чтобыубедить ее. Проблема моя по-прежнему не решена, заметил я, но мне необходимо,чтобы меня выслушали и отнеслись по-дружески. Перед такой обезоруживающейискренностью она сдалась.