Вот и всё.

Марк проглотил ещё пакетик обезболивающего и проспал до вечера.

Вечером остервенело содрал с кровати постельное бельё и сунул в стирку.

Застелил новое. Принял душ.

Открыл ноутбук и написал заявление на стажировку.

— Да, мам, улетаю через неделю, — зажав ухом телефон, Марк сидел на работе, бегал пальцами по клавишам и не особо вслушивался в мамины слова. — Надо передать дела… Да, конечно, заеду…

Что мама обрадуется стажировке, он и не сомневался. Она повеселела и словно вздохнула с облегчением. Хотя её расспросы: «а когда именно улетаешь», «а во сколько заедешь» Марка почему-то насторожили. Да, его мать была деловой женщиной, занятой, активной, и редко сидела дома, чтобы можно было заявиться без предупреждения и её застать. Но что-то Марку всё равно не понравилось.

— У тебя кто-то есть? — спросил он, перехватывая телефон в руку.

— С чего ты взял? — удивилась она.

Марк развернулся на стуле спиной к столу и уставился в окно.

— Не знаю, у тебя голос… странный. Ты как будто боишься, что я заявлюсь не вовремя.

— Не выдумывай, Марк, — хмыкнула она. — Если у меня кто-то и есть, то целый дом строителей и три кошки, а не то, что ты подумал.

— Мам, я же не осуждаю. Ты красивая женщина. Тебе ещё не так много лет, — безошибочно чувствуя, что она говорит неправду, то есть не всю правду, настаивал Марк. — Не нужно меня стесняться, я уже взрослый мальчик, всё понимаю.

— Марк, ты хоть и взрослый, но всё же мальчик, а я твоя мать. Даже если у меня кто-то есть, я не стала бы это обсуждать с тобой. Но у меня никого нет и закроем тему.

— Ок, — согласился Марк, хотя она его не убедила. — Есть новости?

— Да особо никаких. Всё по-старому. Звонила твоя жена.

На грудь словно положили наковальню: дышать стало тяжело.

— Как она? — спросил Марк, но мама, кажется, не расслышала. В её трубке на заднем фоне что-то жужжало, рычало, визжало — то ли дрель, то ли циркулярная пила. Она явно приехала «на объект», как она называла свою новую двухуровневую квартиру, где делала ремонт.

— Говорят, обещанного три года ждут. Собралась, наконец, привезти кошкам обещанные витамины, — ответила она, перекрикивая чёртову пилу. — Говорит… Подожди, я выйду.

Мама продолжила через бесконечные долгие десять секунд.

— Говорит, ей вручили какую-то награду.

— Награду? — удивился Марк.

— Ну там по её рекламным делам.

— Эффи? — удивился Марк ещё больше.

— Понятия не имею, — ответила мама, давая понять, что её и раньше это не интересовало, а теперь и подавно. — Да, раз ты уезжаешь, я попросила её присмотреть за кошками. Ты не против?

— А почему я должен быть против? Ваши отношения меня не касаются.

— Просто если ты против, я, конечно, найму кото-няню, но ты же знаешь, эти из агентства обязательно что-нибудь перепутают, корма, или лекарства, а Аня…

36

— Аня не перепутает, — продолжил Марк. «Она ответственная и любит твоих дурацких кошек» — добавил про себя. — А ты куда? Опять в Швейцарию? Или на симпозиум?

— Да, — ответила мама и рассеянностью удивила Марка ещё больше, чем скрытностью.

— Что, да? На симпозиум или работать в швейцарскую клинику?

Насколько Марк помнил, по контракту мама работала то в московском филиале своей частной клиники, то в филиале Цюриха. Ну и постоянно консультировала, общалась с коллегами и повышала квалификацию на всевозможных симпозиумах.

— В Швейцарию, — коротко ответила она. — Так, когда, ты сказал, улетаешь?..

— Мам, с тобой всё в порядке? — замер Марк.

— Конечно, а что со мной может быть не в порядке? — и вот теперь голос у неё был уверенный.

— Ну просто я уже сказал и потом повторил, а ты опять спросила.

— Это всё шум, Марк. Этот шум меня убивает. Пробыла тут меньше часа, а чувствую себя разбитой, словно неделю не спала.

Вот теперь Марк ей поверил и даже успокоился. Но её отвлекли строители, поэтому он просто попрощался и снова погрузился в работу.

Когда Марк заехал к маме накануне отлёта в Стамбул, ничего необычного он не заметил.

Разве что она опять была в этом дурацком тюрбане из платка, в котором напоминала Нефертити, но к её причудам в домашней одежде Марк уже привык. Она то ходила в кимоно с веером, то в узбекском длинном платье с брюками.

На следующий день Марк улетел.

С Зиной за эти пару недель они ещё несколько раз встречались, и она приехала проводить его в аэропорт.

— Мы могли бы вместе жить в Стамбуле, — предложила она. — Я могу перевестись. У нашей компании есть там своё представительство. И офис. Не как у Серкана Болата, конечно, — пошутила она, но Марк не улыбнулся, — но есть.

— Не думаю, что это хорошая идея. Я всё же еду работать, — как мог, отнекивался Марк.

Её комплименты и внимание, конечно, льстили его самолюбию. Ему было приятно женское внимание после стольких дней одиночества. На трезвую голову и при других обстоятельствах Марку даже понравился с ней секс: у Зины было красивое тело, буйная фантазия и совершенно отсутствовал стыд — кому такое не понравится. Но его эти отношения тяготили.

Они были неправильными.

Это были даже не отношения — агония. Когда оступился с обрыва и летишь вниз.

Того, что случилось, нельзя было изменить, но Марк понимал, что едет не на стажировку — он сбегает.

В том числе от этой связи, которой он стыдился, и которая была ему, по сути, не нужна.

Он понимал, что, когда они первый раз переспали, поступил на эмоциях, на инстинктах. А потом просто спустил на тормозах, позволив этим дурацким отношениям затянуться.

Но Марк себя не оправдывал.

Ему просто не нравилось, что Зина приходила в его офис, за их спинами уже стали шушукаться.

Не нравился её напор и то, что она Анина подруга.

Он чувствовал, что предал даже не бывшую жену, он предал самого себя, и это было горше всего.

— Пора, — чмокнул он Зину в щёку, услышав приглашение на посадку, и поторопился скрыться за стенами таможенного терминала.

37. Анна

Как прошли следующие несколько дней после церемонии, а точнее, после последней встречи с Марком, я запомнила слабо.

Помнила, что ездила к отцу на кладбище.

Села там по-турецки рядом с памятником, как я порой сидела с отцом на кухне.

Нарезала сало, нащипала пёрышек зелёного лука, налила ему пятьдесят грамм, хлебушком прикрыла рюмку с водкой.

Жухлая прошлогодняя трава, на которой я устроилась с комфортом, уже оттаяла и просохла,