девочки, которая испугалась моего плача и принялась меня обнимать, обещая, что больше никто и никогда не сделает мне больно. А я ей сказала, что она моей порченной кровью вымажется и за это ей попадет… Она заплакала и сказала, что не попадет, потому что это неважно, а важна я. Этого я не поняла: почему я вдруг могу быть важной?

А девочка, которая почти тетя, залила меня какой-то штукой, которую назвала «бадьян», и боль сразу ушла. Правда, сначала сильно защипало, но я стерпела. А потом она сразу спросила, как меня зовут, и я честно ответила, что Уродка. А девочка, которая моя мама… ну которая будет, наверное, потому что это же она на фотографии была… она сделала такие большие глаза и заплакала. А потом я осмелела и попросила немножко хлебушка, и почему-то от этого все снова заплакали.

Старшая девушка закутала меня в мантию, не надевая платье, чтобы не тревожить спинку, она так сказала. А я посмотрела на платье, и оно было на спинке и на юбке запачкано красным. Девочка, которая почти тетя, спросила, сколько времени я не кушала… Я сказала, что недолго, всего три дня, и тогда она мне дала супчик, потому что от хлебушка может быть плохо, а я сказала, что я бы хлебушек не ела, а просто сосала — тогда не так кушать хочется. А старшая девочка сказала, что так нельзя, потому что сейчас не времена какого-то Вальда или как-то так, и принялась кормить меня с ложечки супом, потому что у меня сильно дрожали руки. Наверное, я испугалась еще одного наказания и поэтому.

У меня так бывает иногда, когда кушать долго нету. Меня тетя Петунья кормит почти каждый день, ну или мусор посылает выкидывать, а там всегда что-нибудь найти можно. Потом пришли еще старшие девочки и сказали, что имени «уродка» нет, и меня, наверное, как-то иначе зовут, но я не вспомнила то имя, которое в документах, потому что комарики не давали вспоминать. А девочка, которая мама, но она не знает, что она мама, она предложила мне дружить и сказала, что ее сестра тоже зовет ее «уродкой», я хотела сказать, что это тетя Петунья и я ее знаю, но неожиданно уснула.

Пока я спала, старшие девочки меня переодели, и мама, которая не знает, что она мама, даже отдала мне свои запасные трусики, потому что у меня ничего не было, кроме мантий. А потом мы приехали. Была дорога на лодках и через лес, я чуть не упала, но какой-то лохматый мальчик меня поймал, а потом и большой такой зал, там было много людей и детей, и все они смотрели на нас, и меня напугал мальчик, которого Лили, так мою маму зовут, хоть она и не знает, что она мама, назвала «Сев». Он дернул меня за руку и что-то крикнул, а я испугалась и спряталась за маму, которая всего только второкурсница, но не оставила меня одну, потому что это же мама. Ее за это отругала какая-то страшная женщина, и мама почти заплакала, но я защитила маму, пусть она и не знает, что она мама. Я сказала страшной женщине, что ма… Лили так сделала из-за меня, и что если ей так хочется, то пусть лучше меня накажет. А потом пришли старшие девочки, которые были в поезде, и защитили нас с мамой от страшной женщины. Пусть мама не знает, что она мама, но ведь в мыслях ее можно называть мамой?

А потом был кабинет директора, и он пытался узнать, как меня зовут, и я ему честно рассказала, что Ненормальная Уродка, но он не поверил и попросил разрешения «почитать» меня. Я сказала, что если это не очень больно, то я согласна, и спросила, надо ли раздеваться, а директор сказал, что не надо. Директор посмотрел мне в глаза, и я начала вспоминать все, что видела, слышала и… чувствовала. Даже увидела, как меня закрывает собой какая-то женщина и кричит, а в ответ пыхает чем-то зеленым, и она падает.

А потом директор заплакал. Я тоже плакала, но я же девочка, мне же можно, главное, громко не кричать, а тихо плакать можно же. А он плакал и просил у меня прощения, а я не понимала, за что. Директор еще поговорил сам с собой у камина, а потом появился какой-то дяденька, и директор сказал, что я дяденькина внучка, а потом поставил большую миску с чем-то белесым, и дяденька залез туда всей головой. Наверное, это какое-то специальное блюдо, которое едят всей головой, ему виднее, наверное.

А потом дяденька сказал, что он меня заберет на пару дней, чтобы одеть и обуть «как полагается». Он взял меня за руку и куда-то повел. Мне было очень страшно, и я боялась того, о чем говорят по телевизору и в школе. Дяденька привел меня в какую-то комнату и там был еще один дяденька в желтой мантии или халате. Нет, наверное, в мантии, потому что на халате пуговицы, а у него не было. Тот дяденька сказал, чтобы я разделась, и я заплакала. Дяденька в желтой мантии испугался, и подбежал ко мне, и спросил, почему я плачу, а я спросила — он будет меня сейчас наказывать или делать то, что по телевизору и в школе рассказывали. А дяденька замер, как-то очень тепло улыбнулся и сказал, что сейчас будет смотреть на меня, а наказывать не будет. Я решила, что смотреть — это не больно, и разделась, платье больно прошлось по попе, и там стало мокро и опять больно.

А дядя, который меня привел, смотрел такими большими глазами, что мне стало страшно, и я начала закрываться ладошками. Ну то место, про которое в школе пугают. А дядя в желтом попросил меня лечь на кушетку, попой кверху. Я легла и положила подушечку, которая там лежала, куда положено, чтобы не получить еще больше, но он не наказывал меня, а только чем-то смазывал, а подушечку положил под голову. А потом сказал, что я могу одеваться, и отпустил.

Дядя опять куда-то меня повел, и мы оказались в большом месте, как гостиная, но очень большая. Я в таком месте никогда не была. А дядя сказал, что это поместье, и бабушка мне поможет. Тут пришла женщина и спросила, кто я… а я сказала, что это все ошибка, потому что