class="p1">— И да, и нет… Я умерла, папа, когда остановилось его сердце.

Миссис Грейнджер обняла дочку, и они заплакали вместе, а Марк просто поразился. Сердцу было трудно принять, что в теле его маленькой принцессы сейчас закаленная войной волчица, любившая своего мальчика настолько сильно, что не смогла жить без него. Он о таком только слышал, но не видел никогда. Для Кэтрин Грейнджер все было намного проще — она чувствовала материнским сердцем и принимала доченьку такой, какой та была.

— Папа, мне нужно сегодня в Лондон кровь из носу, — спокойно проговорила подуспокоившаяся дочка. — А потом я все-все расскажу. И мне еще нужно будет тренировать руки. Потом расскажу, зачем.

— Да понятно, зачем, — протянул Марк. — Хорошо, поехали?

— Поехали.

Глядя на то, как маленький, по сути, ребенок мягко идет, страхуется, дергает рукой на любое движение или громкий звук, Марку хотелось взвыть. Выть и расстрелять того, кто посмел сделать такое с детьми, кто вверг их в войну и не защитил. Просто расстрелять их всех. Чтобы его принцесса стала снова улыбчивой и радостной, чтобы она не плакала, вспоминая, и чтобы ее сердечко не останавливалось…

Девочки на войне… В санбатах, связи и на передовой. Скольких девочек унесли бесчисленные войны, скольких прекрасных хрупких созданий искалечила война. Но страшнее девочки, вышедшей из боя — это ребенок на войне. Если воюют дети, значит… Это наша вина. Значит, мы не смогли их защитить. Сколько этих картин перед глазами ветеранов… И девочка с красным крестом под обстрелом в Ту войну. И девочка со снайперской винтовкой. И… восьмилетняя девочка, получающая орден за спасение людей*. На войне. Ребенок. На войне. Задумайтесь.

Гермиона не заметила, как проскочили пригороды Лондона. Всем своим существом она стремилась туда, где сегодня точно будет он. Она знала, что он будет, потому что ее Гарри сам рассказал об этом. И Марк видел, что еще чуть-чуть — и дочка полетит туда сама. Что же, сегодня он увидит того, кто в будущем стал для его принцессы всем.

Промелькнул Дырявый Котел, вот и открывшийся проход. И снова перед глазами Косая Аллея. Еще полная радостных людей, гуляющих снобов, детей… Еще не было той атаки, еще живы многие… Перед глазами вставала совсем другая Косая Аллея — полная страха, заколоченных лавок и трупов, которые были, казалось, везде.

Гермиона сморгнула и сразу же увидела Хагрида. Она устремилась вперед, привычно подняв переливающийся на солнце щит, туда, где был… он. Она знала, она чувствовала, что он там. Марк едва поспевал за дочерью. И вот люди расступились, и показался мальчик, рассматривающий палочку. Вдруг, словно что-то почувствовав, он поднял голову, и глаза встретились с глазами. Щит лопнул, будто бы и не было его, что заставило людей отойти от странной девочки, одетой, как маглорожденная. Гермиона медленно подходила к Гарри, в глазах которого расцветало узнавание и счастье. Просто неземное счастье.

Хагрид, что-то говоривший мальчику, прервался на полуслове, во все глаза глядя на происходящее. А мальчик сделал первый неверный шаг навстречу девочке. И будто бы все замерло вокруг. Ничего больше не было, только делающие маленькие шаги навстречу друг другу дети.

Когда Марк взглянул в лицо мальчику, его будто бы ударили под дых — в глазах ребенка было столько любви и нежности, сколько, казалось, не могут вместить детские глаза.

Дети замерли и внезапно, без перехода, оказались в объятиях друг друга. И как только девочка коснулась губ мальчика, ярчайшая вспышка залила все вокруг. Марк даже на секунду ослеп, не вынеся этого яркого света, перекрасившего эту аллею… Возникла ассоциация со взрывом атомной бомбы.

— Спасибо, тетя Магия, — обнимала девушку маленькая девочка, смаргивая слезы. — Спасибо большое-пребольшое.

— Не плачь, солнышко наше, — улыбалась девушка.

— Это что грязнокровка там сделала? — спросил проморгавшийся Драко своего отца и немедленно получил подзатыльник.

— Молчи и думай, что говоришь, — прошипел Люциус Малфой. — Это воля самой Магии… Надо получше узнать этих двоих. Ты меня понял?

Казалось, ничто не могло разорвать объятья этих двоих, но в какой-то момент о чем-то молча разговаривавшие дети повернулись к Хагриду, который смотрел на них так, как будто видел богов или святых. Он наклонился к ним и сказал:

— Поздравляю вас, юные сердца, теперь вы вместе навсегда… Чудо-то какое… Гарри, возьми билет, а я пойду, мне надо…

— Спасибо, Хагрид, — спокойно сказал мальчик, который сейчас совсем не выглядел одиннадцатилетним.

— В банк? — спросила Гермиона, на что мальчик только кивнул и, найдя глазами Марка, пригласил следовать за ним.

У Гермионы создалось ощущение, что гоблины отлично осведомлены о только что произошедшем, потому что как только они вошли, их сразу же попросили следовать за каким-то гоблином в бордовом сюртуке, при этом вежливо порекомендовали Марку подождать в кабинете. Пройдя коридорами, дети вошли в небольшой кабинет, где сидел очень старый гоблин.

— Добрый день, — поздоровался гоблин и протянул два пустых пергамента.

— Что это? — спросила Гермиона.

— Кровью капните, — лаконично ответил гоблин, протягивая кинжал.

Гермиона и Гарри переглянулись и, молча порезав пальцы, капнули кровью на пергамент, засветившийся от этого багровым светом. На нем начали появляться буквы, какие-то цифры и странные символы. Гоблин внимательно читал. Прочтя все, что появилось на пергаментах, он тяжело вздохнул и с какой-то тоской посмотрел на детей.

— Ну что ж, мистер и миссис Поттер, поздравляю вас с заключением нерасторжимого брака и заодно с совершеннолетием, — гоблин еще раз вздохнул. — Кошельки брать будете или покатаетесь?

— Кошельки, — ответила Гермиона, снова переглянувшись с Гарри.

Они понимали друг друга без слов, как и тогда… Понимали и чувствовали. Поэтому, когда им выдали кошельки, даже не задумались, а просто капнули кровью, кивнули на загоревшийся зеленым символ и, поблагодарив гоблина, шагнули из кабинета. Гарри шел чуть впереди, Гермиона привычно защищала его спину. Поэтому, когда сзади раздался какой-то резкий звук, дети мгновенно развернулись с палочками в руках.

— Я так и думал, — сказал тот же гоблин. — Была война?

— Да, — кивнула Гермиона, не думая, откуда гоблин это знает, просто чувствовала — знает. — Мы все исправим.

— Верю, — кивнул гоблин, — идите, дети. Пусть вам сопутствует судьба.