лысине, что вызвало её немалое удивление. Он опять провёл ладонью по небритому подбородку, похожему на кактус. – Я стал стареть. Я разучился держать себя в волевой узде. Я и впрямь пошёл вспять в своём развитии. Впадаю в юношескую нестабильность психики. Ландыш, когда мы окажемся на Паралее, тебе будет чем занять свои мысли. Ты забудешь о своих снах. По поводу же твоего, действительно, загадочного видения вот что я тебе скажу. У Радослава на Паралее остался сын. Примерно в твоих летах, чуть лишь и старше. Он сын Нэи. Его выкрали у бедняжки, когда сама она убежала от Венда и родила ребёнка, затаившись где-то в глуши. Венд сильно страдал, но сына не нашёл. Он предполагал, что его похитил бывший муж Нэи и старый её воспитатель Тон-Ат.

– Зачем он так поступил?! – Ландыш ширила и без того круглые светлые глаза, незряче глядя в ту темень, где и были скрыты прошлые тайны Рудольфа Венда.

– Кто? Рудольф Венд или Тон-Ат?

– Они оба.

– Венд ни для кого не был подарком судьбы, как ни обольщал он собою женщин. А Тон-Ат изобрёл ему такую вот месть. Он не простил Венду того, что тот отверг его проект их совместного захвата Паралеи для целей, чуждых землянам, но годных ему, пришельцу Тон-Ату, лично. Такая вот была грустная история былых времён. Но её продолжение сотворишь уже ты, Ландыш.

– Где же я найду сына Радослава? Ты знаешь, где он живёт? Да и зачем он мне нужен?

– Ты сама его найдёшь. Ты сама узнаешь его при встрече. Ты сама поймёшь, нужен он тебе или нет.

– То есть ты хочешь кинуть меня тут одну? А как же Земля? Или ты передумал умирать под родным небом?

– Не передумал. Но как-то чую, что ты тут останешься. Ради чего же я тебя и взял? Не ради же того, кто играл неубедительную и последнюю роль Радослава? Человек он был талантливый, а актёр бездарный. Хватит с нас театра теней. Будем начинать настоящую уже жизнь. Без права её переиграть заново, счастливую или нет, но подлинную. Да и Разумова следует найти и забрать на Землю.

Радослав, приходящий в сны и снимающий с Ландыш повязку навязанного беспамятства

– Радослав, расскажи мне о своих жёнах? Кук говорил, что ты не был подарком ни для одной из них.

Радослав вынырнул из своего засыпания, задетый за живое сплетнями Кука, посмевшего давать Ландыш свою версию событий, в коих сам Кук никогда и не участвовал.

– Да. Кук прав. Я их бил, я ими тяготился и одновременно ни одну от себя не отпускал. Как обожравшийся волк никому не отдаёт свою добычу.

– Как это бил? Ты шутишь?

– Нет. Первой жене я даже сломал руку во время ссоры. Так что ты радуйся, что я не достался тебе молодым страстным, но чудовищем, склонным к насилию.

– Не выдумывай. – Ландыш легла ему на грудь. – Ты не мог быть чудовищем. Твои шутки не смешные.

– Я бы тоже не поверил, расскажи мне кто в моей юности, что жизнь моя будет такова. На Паралее произошло нечто, что необратимо исковеркало меня. Я до сих пор не избавился от такого вот инопланетного подарочка, превратившего мою душу в странный гибрид человека и того, кто им не является.

– О каком подарочке ты говоришь? – Ландыш приняла его слова за разновидность игры перед засыпанием. За своеобразную сказку на ночь для расшалившейся жены-дочки.

– О таком. Он был как кристалл соли, брошенный в чистую воду. Он растворился во мне полностью, даже не замутив саму воду по видимости. Но вода-то так и осталась горько-солёной. Вот в чём фокус. Поэтому жизнь у меня всегда горькая и невкусная.

– Даже я не даю тебе радости?

– Ты единственная, с кем я забыл о своей прошлой жизни.

Ландыш замирала от предвкушения повтора их любви. Он редко хотел таких вот повторов, если сразу, а тут он крепко обхватил её всю целиком, как будто успел наскучаться без неё довольно долго. – Милая, светлая девочка… Мой инопланетный цветок…

Сама банальность ласковых наименований не делала их банальными для её слуха. Они всегда были самой волшебной музыкой, какая для всякой любящей женщины всегда звучит как новая и потрясающе-чарующая. – Радослав, я с тобою всегда счастлива как впервые. Кажется, что может быть нового в том, что стало давно привычным? А всегда ощущения новые, неповторяющиеся. С каждым разом они всё сильнее и глубже входят в меня, меняют мой состав, не на клеточном даже, а на более важном и сущностном уровне…

Она тёрлась головой о подушку, не в силах выйти так быстро из заплыва в беспредельность, дарованную всякой живой душе, если она любит. Она смеялась от счастья, закрывая губы ладонями, чтобы это самое счастье не умчалось следом за смехом в окружающее пространство и не покинуло её в надоевшей уже, будничной и какой-то пустоватой в целом жизни. Тут отворилась дверь и вошла маленькая Виталина. Они привыкли не запирать дверь, не от кого же было. Девочка подошла к постели родителей и деловито забралась к ним. Радослав успел вовремя нырнуть под плед. Ландыш продолжала блаженствовать нагишом, не сразу сообразив, кто оказался рядом с нею.

– Мамка, почему ты не в пижаме? – она так произносила «мамка», поскольку Вика так говорила о Ландыш за глаза. – Мне мамочка Викуся не велит спать без пижамы. Ночью может присниться волк, и он укусит того, кто без пижамы спит. – Виталина настырно стаскивала с отца плед, чтобы намотать его на голую мать. – Так некрасиво лежать.

Радослав, пользуясь полумраком, незаметно съехал с постели вниз и схватил с пола халат. Уже облачившись в него, он сел рядом с женой и дочерью, помогая той укутать Ландыш пледом. – Виталина, давай поищем для мамы рубашечку. Она где-то тут её скинула.

– Папа Кук тоже ходит перед сном в таком же халате. Он носит меня на ручках и баюкает, когда я не сплю. Возьми меня на ручки!

Радослав взял Виталину на руки, – Почему ты не спишь?

– У вас плохо! – закапризничала она. – Я хочу к мамочке Викусе. У вас страшно! Мамочка Викуся позволяет мне спать с нею рядом!

– Как? – возмутилась Ландыш, – ты спишь с Викой и Куком в одной постели?

– Да, – ответила Виталина. – Папа рассказывает сказки, а потом уж я просыпаюсь у себя. Ты знаешь сказку про царевну в башне? Она там плакала. Башня же маленькая, без дверей, с одним окошком. Потом пришёл царевич и влез в окошко, сломал башню, они убежали. Царь