без труда села и обхватила Кука за шею, плача уже навзрыд. – Кук, а ещё я видела во сне твоего сына. Его звали очень смешно, как дерево. Кипарис. Он, вроде бы, мне и нравился. Он был каким-то магом… – Она уже не могла говорить, захлёбываясь от слёз. Кук гладил её вспотевшие и остриженные волосы. Такое состояние после пробуждения было больше нормой, чем аномалией. – Ты же маг, Кук. Вот ты и приснился мне в облике бородатого тоже, но только молодого мага. В каком измерении протекает наша жизнь, когда мы спим? Как можно туда проникнуть наяву? Или невозможно? Я так любила его во сне! Нет! Не подумай, что того, кто был твоим сыном. Я всегда любила только Радослава. Я до сих пор помню своё чувство к нему, какое было у меня там. Он сильно тосковал о кофе, а там его не было. Я говорила, кофе не очень-то и полезен. А он, жить вообще вредно. Жизнь это смертельная болезнь с фатальным исходом у всех без исключения. О какой же ерунде мы с ним там разговаривали, а я любила его даже во время этих глупых препирательств на пустом месте. Он мне говорил утром, «Проснулась, певчая пташка? Дай поцелую тебя в милый клювик…». А тут ведь ничего этого не было. А могло бы… Почему я такая низкая? Такая распоясанная? Я изменница! Но кому я изменила, если я никогда не была женой Радослава?

Кук гладил её по волосам. Потом прижал к себе её голову. – Сны существуют в той же самой реальности, где мы и живём, только с обратной её стороны.

– Значит, всё правда?

– В некотором смысле так и есть.

– Кук, отрасти себе бороду! Я вдруг представила, какой шикарный ты был бы с бородой. Ты нравился бы мне намного больше. И Радослав бы нравился. Сначала я ругалась на его бороду и не хотела с ним целоваться. А потом привыкла и не замечала, бородатый он или ещё какой. Неважно это было.

– Какой длинный был у тебя сон, – отчего-то встревожился Кук. – А бороду я, пожалуй, и отращу. Да и Викуся вдруг захотела, чтобы я стал бородатым, каким был её последний муж. Думаю, раз женщине за радость, мне-то чего?

– Ты её не ревнуешь к памяти о прежнем муже?

– Нет. Он же сам от неё умотал туда, где его и не сыщешь. А Викуся женщина чудесная, женщина добрая и привязчивая. Сама бы никого не покинула по доброй воле.

– А та девочка? Она ещё спит?

– Пока спит. Алёшка тоже уже проснулся.

– Лучше не отращивай бороду, Белояр. Ты будешь похож из-за бороды на разбойника времён Эпохи Глобальных войн.

– Как скажешь.

– Значит, на чужой планете ты так и не станешь моим мужем и не обучишь меня своим магическим тайнам? Но если честно, я уже и не хочу. Я успела полюбить Радослава. И я не хочу уже любить никого. Пусть та жизнь с ним была сном, я не знаю, как скоро я смогу забыть его…

– Скоро, пташка моя певчая. Ох, как и скоро это произойдёт. Я знаю, о чём говорю. Все так говорят. И все всё забывают.

– Нет, Белояр. Я уже никогда не забуду Радослава. Я так хотела стать его женой…

– Ландыш! Не было никакого Радослава. Это была всего лишь наспех намалёванная маска на человеке по имени Рудольф Венд. И она была ему безмерно противна. Никогда бы Рудольф Венд не полюбил тебя, Ландыш. Не потому, что ты того не стоишь. Ты сокровище, которое и оценит тот, кому ты предназначена. А Рудольф Венд давно уже утратил способность к любви, которая тебе и нужна. Он был как просроченный рождественский пряник, покрытый красочной глазурью, по виду убедительно съедобный, по сути жёсткий как кирпич. Прости за такое кулинарное сравнение, но я был любителем таких вот пряников на Земле, и никогда они у меня не переводились для моих чаепитий в кругу друзей. Они бывают мягки сразу после выпечки, и долгое время сохраняют первозданную заманчивость, поднёс к губам – сладко. А попробуй куснуть глубже – камень! Дети любят такие пряники. А ты, по сути, и была такой вот детской душой, потянулась глазами к тому, что ярко. Я и сам такой же. Люблю всё красивое, на чём не раз ломал себе зубы. Он никогда и не смог бы тебя напитать тем, чего ты от него жаждала. В определённом смысле полностью исчерпавший себя персонаж, влезший из своей, очень насыщенной некогда, фантастической, но оставшейся уже позади бесконечной саги, в только-только и раскрывающуюся книгу уже чужой жизни. В твою. Чего ты в него вцепилась? Я понимаю, одиночество в самом расцвете юности, потом замкнутое пространство звездолёта, но теперь перед тобою новая для тебя планета новых возможностей. Новых встреч, нового счастья, а возможно, и новых трагедий. Без того не проживёшь. Не плачь, дочка! Вернее, поплачь, чтобы вся прошлая боль вышла из тебя. А я буду тебе за отца. Мужа сама себе найдёшь. Да выбирай любого из моих сынов!

– Нет, Кук. Раз уж сразу между нами выстроились отношения вежливого безразличия, то уж нет. Ни один из них даже не проявил ко мне чисто человеческого расположения. Я для них всех какая-то глупая обуза. Только Костя ещё заигрывал со мною, да и то от одиночества. Я же чувствую, что я одному только Радославу и понравилась как женщина. Я вошла в управляющий отсек, а он так посмотрел, как будто всё знает про меня, всю мою душу разглядел, всю меня, как стёклышко на просвет, а потом обнял моё сердце, погладил нежно-нежно и дал безмолвное обещание будущей любви. Вот как это было, Кук. Да ещё ты меня мог бы полюбить по-настоящему. Но ты уже стар, Кук. Мы во времени с тобою разминулись. Оставайся уж для Вики. Она ведь тоже не молодая.

– Да кто этому Венду в своё время и не нравился? Все, кажется, ему были милы, и ни одной он не принёс счастья в последующем. Ни одной. Чуешь, Ландыш? Такая уж особая стать была у этого человека. Манит, сверкает как звезда, а то ли есть она, то ли и нет её уже давно. Один световой мираж и остался.

– Почему ты говоришь о нём в прошедшем времени?

– Так для нас с тобой он и остался в прошедшем времени. Забудь его, Ландыш!

– А мои сны? Как их забудешь? Я ещё долго буду их обдумывать.

– Обдумывай, пока