— И не менее исправно информировать вас.

— Дорогой посол, неужели вы считаете, что вашим не пришлось бы делать то же самое? Неизбежно; однако для них это было бы связано с различными формами урона, морального и всякого другого, в то время как с нашими людьми ни у вас, ни у меня не возникнет ни малейших затруднений.

— Право, вы меня удивляете, и я не сказал бы, что приятно.

— Но, коллега, к чему нам играть в прятки друг с другом? Так делалось, делается и будет делаться. Вы же не думаете, что сможете предпринять хоть что-нибудь, о чем мы не узнаем? «Не храни тайн: тайна разъедает душу, душа губит тело» — сказано в Кодексе, который мы глубоко чтим. И вы, я уверен, вскоре начнете почитать тоже.

Федоров появился в дверях, подпоясанный кухонным полотенцем.

— Стол накрыт, коллеги!

— Прошу вас, — пригласил Изнов. — Кстати, раз уж зашло о тайнах: почему вы преступаете Кодекс, скрывая все, связанное с той стаей?

— Никакой тайны нет… Благодарю вас… По той простой причине, что нет никаких зверей. Допустим, это просто своеобразная оптическая иллюзия, издавна распространенная в наших городах. Наука еще не установила ее причин и механизма, но рано или поздно наши головастики догадаются… О, что я вижу! Прошу вас, только не говорите мне, что и это тоже всего лишь иллюзия! Такого разочарования я просто не переживу.

— Ничего похожего, Лучезарный: все это — объективная реальность, и вы очень скоро убедитесь, что она дана нам в ощущениях — и, надо сказать, в очень приятных ощущениях.

— Тогда за стол, господа! — воскликнул Меркурий. — Позвольте мне лишь вознести краткую молитву — и скорее за стол!

* * *

Гурман Федоров и на самом деле постарался накрыть стол в лучших земных традициях, и не просто земных, а русских; не пожалел представительских запасов, которые неизвестно когда еще удастся пополнить — и, наверное (решил Изнов) советник был прав: отношения явно завязывались, и надо было хорошенько закрепить их. Восторг синерианина вызвали, однако, прежде всего не изящная сервировка и не деликатесы с Терры, но десяток ярких бутылок причудливых форм — предметов, безусловно, знакомых ему и ранее.

— Это я помню… О, и это! Старый друг! Ну, а вот об этой, прозрачнейшей, я мог разве что мечтать и глотать слюнки… Нет, вы меня буквально потрясли! У меня просто не остается никаких желаний — кроме одного: прошу вас, ни слова более о делах! Говорить тут на служебные темы было бы просто кощунством.

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Федоров. — Как в старину писали у нас, служенье муз не терпит суеты. Итак, с чего вам будет угодно начать?

— Признаюсь, при виде такого великолепия я утратил последние воспоминания о ритуале. Вверяюсь вашему руководству.

— Вот и прекрасно. Рекомендую начать попросту: с водки. Полностью несу ответственность за качество.

— О, так много? Опасаюсь, что…

— Не бойтесь, у нас всего достаточно. Вот, смею предложить на закуску… Напоминаю: обычай требует пить до дна.

— О, терранские традиции… Разве? Я не помню.

— Русская традиция; значит, и терранские. Ну?

— Русские, э. Великан Петр, как же, помню. Мифология.

— Он бы тебе показал мифологию… Ну — поехали!

* * *

— Так часто… Мы не слишком часто?

— Слушай (вполголоса, по-русски), ты его свалишь.

— Да нет (так же), только оглушу немножко. Пусть расслабится…

— Господа! Друзья! А спич! Спич! За веру! За императора! Ахх!

— За императора, Меркурий. Экха!

— Погоди. Что ты сказал? Экха?

— Ну, и что же?

— Откуда ты взял это слово?

— Что его брать: намалевано на каждом углу.

— Там написано, что экхи — нет!

— Ну да.

— Нет! А ты говоришь — экха, как будто она есть. А ее нет! Понятно? В Кодексе ясно сказано, что ее нет — и значит, ее нет. И глупо выставлять так, будто экха есть. А то, что бегает по улицам — не экха вовсе! Не экха!

— Понятно, понятно. А кто же бегает?

— Это иллюзия. По виду будто бы экха, но это иллюзия.

— Постой. Экхи нет?

— Нет.

— Раз нет экхи, то и вида у нее нет. А ты сказал — по виду словно бы экха.

— Да? Ха-ха. Это все равно, что у вас дракон. Вид есть, только самого дракона нет. И никогда не было.

— Может, и не было. Значит, экха — миф?

— Вот именно. Необоснованные страхи и древние верования темных людей.

— А людей на улице, значит, хватает и уносит кто-то с обликом экхи, но сам не экха?

— Да, вот. Именно: с обликом экхи, но сам не экха, э.

— Ну, а кто же он тогда?

— Слушай, налей мне еще. Нет, вон того.

— Это ром. Крепкий.

— Вот именно, посол. Ром. Я всегда хотел ром. Всю жизнь хотел. А его нет. Ты можешь понять? Чтобы в Империи не было рома! Да что это тогда за Империя? Дерьмо это, а не империя, если в ней нет рома!

— Ну, зато всякое другое есть.

— Что есть? Что? Ты много видел того, что есть? Лысые черти у нас есть! Вот!

— Кодекс, вера…

— Кодекс — да. И вера. Это — есть. Это — шляпу к ноге… долой, то есть. Вера — сила. Самая большая наша сила. И Кодекс тоже.

— Меркурий, ты все размахиваешь этим Кодексом, а ведь так и не объяснил, что это такое.

— Разве? Упущение! Скандал! Виноват! Кодекс — это как у вас Библия, или скорее Коран. Но у вас они не имеют силу закона, а мы живем Кодексом. В нем вся мудрость. Вся система общества. Вся жизнь духа. История. Основы политики. Объяснение всего: что было, что есть, что должно еще быть. Это тысяча страниц, на каждой по тысяче слов. Миллион слов, в них — все.

— Откуда он взялся? От Бога?

— Тут все не так просто. Кодекс создан богами, и он создал богов. Это одно и то же, по сути дела, разные проявления сущности божественного. Он — основа Империи. Империя возникла в борьбе с язычеством. С идолопоклонниками. Искореняла их — и набиралась сил. И ереси. Искореняла ереси. Еретиков. Идолопоклонников и единобожцев. Все это была ересь. Богов много. Они приходят с планеты. Император, вознесшись, становится богом. Сказанное им входит в Кодекс. Значит, он продолжает править нами. Повелевать. Это основа стабильности: император, пока он жив, слабее бога, и богов ведь много, столько, сколько было раньше императоров и, значит, император не может им противоречить, потому что они в большинстве, и отцы веры строго следят за соблюдением Кодекса. Поэтому каждый император может продолжать, но изменить основы империи значило бы — выступить против веры, на чем же тогда будет стоять он сам? Преступить Кодекс нельзя. Недаром в самом начале его, в великом Провозвестии сказано, что Кодекс неизменим, ни одно слово в нем не может быть заменено другим или выпущено. В то же время он постоянно пополняется.