и работорговец всегда являют собой одного и того же субъекта. Мы с тобой не торгуем своей интеллектуальной плотью, однако будем полными идиотами, если не выпьем по рюмке вишневой водки. Мы пробили ее по всем файлам. Ее нигде нет. У меня уже пять человек занято анализом материала, который ты нам подкинул. По одежде и украшениям тоже непонятно. Никаких опознаваемых брендов, да и материалы не вполне идентифицируемые. Полагаю, твоя интуиция тебя не подвела. Эта девушка на записи – неопознанное явление. Инопланетяночка, надеюсь. Ты выглядишь, как будто тебя корова жевала, а ведь я знаю тебя, дружище, ты просто не мог влюбиться в нее ни с того ни с сего. Ты холоден, как палтус, какие тут могут быть разговоры о внезапной любви? Просто твои мысли настроены на космос, вот мозг тебе и просигналил, когда скользнуло нужное мгновение. Честно тебе скажу, я никогда не сомневался в твоей гениальности, а любая гениальность – это всего лишь паранормальный поток интуиции, текущий в заданном направлении. Мы продолжим работу по твоему материалу.

– Ты всегда был неизлечимым фантазером, Бо-Бо, – сказал Космист.

– Это я, что ли, влюбился в незнакомую девушку, которой другой человек показал член в парке? Кстати, мне нужно будет побеседовать с этим твоим Эксгибиционистом. Но не волнуйся, мы относимся к этому парню с огромным уважением. Человечество охотно простит ему незначительное извращение, если эта легкая странность нрава поможет установить контакт с неизвестными мирами. Твой сосед – единственная ниточка, эфемерно связующая нас с нашей Мисс Икс. Мы хотим, чтобы он продолжил свою практику в парках, особенно в том самом парке. Вот только уровень его технической оснащенности нас не вполне устраивает. Цифровое изображение, даже очень качественное, не позволяет проникнуть в микроструктуру тканей. Рано или поздно наталкиваешься на проклятый пиксель. Мы оснастим его по полной программе! У нас есть такие штучки… Он будет счастлив.

– Надеюсь.

– Слышу скепсис в твоем измученном голосе. Ты переутомлен. Принеси-ка нам две рюмки вишневой водки, конфеточка!

Последняя фраза относилась к официантке. Бо-Бо уже не мог скрывать переполнявшее его возбуждение. Он перегнулся через столик и своими длинными горячими пальцами довольно больно сжал утлое запястье своего приятеля.

– Слушай, старина, мне очень жаль, что последние годы мы так мало общались. Мы с тобой занятые люди, но без друзей жизнь превращается в одинокий бред. Теперь я возьму тебя в оборот. Ты же даже не знаком с моей Ирмой. О, это великолепная женщина! Ослепительная красавица и выдающийся микробиолог. Вы понравитесь друг другу – вы же с ней оба научные головушки! Днем она пропадает в лаборатории, прикипает к микроскопу, как ты к своим телескопам Хаббла и Гершеля! Только ты смотришь вовне, а она внутрь. Пронзает взглядом микромиры. А уж взгляд у нее – господи, сам увидишь! Твоя инопланетянка мигом вылетит у тебя из головы. Еще две рюмочки нам не повредят. Все твои проблемы, Палтус, в том, что ты не веришь в Бога. Вы, ученые, наивны, как упрямые дети. Ирма тоже не верит в Бога. Но это пройдет. Я занимаюсь этим. Без Бога жить так же скучно, как без друзей. Пока что мне удалось приучить ее к соблюдению Шаббата, хотя в ней нет ни капли иудейской крови. О! Кстати! – Бо-Бо поднял вверх острый белоснежный палец. – Сегодня пятница! Будет шаббатняя вечеринка у Моше Цоллера – ты знаком с ним? Его знает весь город, это глубочайший и остросюжетный раввин-реформист. Неужели ты о нем не слышал? Есть в нашем мире по-настоящему мудрые люди – не чета нам с тобой. Короче, я никуда тебя не отпускаю, тем более и водочка хорошо пошла. Сейчас перекусим, выпьем еще по рюмке, а потом едем к Цоллеру. Тебе это пойдет на пользу. Тебя отпустит, – вот увидишь. Там я тебя и с Ирмой познакомлю. Принеси мне палтуса, дорогая.

– Я же не еврей, ты знаешь, – вяло возразил Космист. Он давно не пил водки, и его слегка развезло. Одновременно его как-то отпустило то странное напряжение, в котором он пребывал все последние дни. Безумие Бо-Бо Гуттенталя, словно едкая кислота, растворяло в себе его собственный бред.

– Все люди – евреи! – провозгласил Бо-Бо, торжественно поднимая сверкающую рюмку. – А впрочем, не только люди. И животные – евреи. И растения. И камни. И далекие звезды. И все инопланетяне – евреи. Уф, как сладко прожигает, тварь прозрачная!

Космист действительно не был человеком религиозным. В детстве он иногда посещал вместе с родителями скромные лютеранские богослужения, но они не пробуждали в его душе никаких чувств. Украдкой он уходил из церкви, пока длилась проповедь, и слонялся по маленькому кладбищу, где ему нравилось надгробие офицера, погибшего на полях Первой мировой войны: черный крест из гладкого камня, а на него облокотилась печальная девочка-ангел в бронзовой военной каске, отороченной снизу зеленоватой патиной. В черном кресте отражался замкнутый мальчик, грезящий о космических путешествиях. О еврейской религии он не знал почти ничего, если не считать смутного воспоминания о стихотворении Генриха Гейне «Принцесса Суббота», которое в колледже читал вслух преподаватель немецкой литературы. И вот он встретился с этой магической принцессой.

Он представлял себе Моше Цоллера, этого «глубочайшего остросюжетного раввина-реформиста» (как его охарактеризовал Бо-Бо Гуттенталь), в виде рембрандтовского старца, утопающего в белой волнистой бороде, серебряные нити которой унизаны каплями пота, как зимние травы унизаны льдинками, с улыбкой всезнания на сморщенных устах, с бледными, нежными веснушчатыми руками, осторожно прикасающимися к пергаментным страницам древнего фолианта. Но Моше Цоллер оказался огромным юнцом лет девятнадцати, грузным малолетним атлетом удивительного роста, немного заторможенным, с шоколадными, слегка коровьими глазами. Борода, которая с годами вполне обещала превратиться в седые волны, пока что еле пробилась, опушив молодое, слегка окаменевшее и в то же время изнеженное лицо. В квартире Цоллера всё было готово к празднику: на стеклянном столе стояли шаббатние свечи, лежал витой хлеб, накрытый чистой белой салфеткой, стояло синее фарфоровое блюдо, наполненное темной морской солью, а вокруг этой соляной пустыни возвышались семь непочатых бутылок красного сухого вина. Никакого другого угощения не было.

Присутствовало человек двадцать гостей. Космист предполагал, что окажется в кругу евреев, но праздник явно собирался быть довольно интернациональным: заметен был худой и улыбчивый индус с кастовой точкой на лбу, красотка вьетнамка с мрачным лицом, табунок девушек совершенно славянского вида, щебетавших по-русски, а также абсолютно загадочный старик горно-австрийского типа, словно бы случайно упавший сюда с крутых альпийских склонов, чтобы поразить всех своим опаленным красным лицом, белоснежными усами, кожаными шортами