Ты слышала – думает Лале – а я собственными глазами это видела. И то, как поднимался, и то, как Сафие его ждала. С самых их тайных встреч в саду, которые потом перенеслись в летний домик – когда Лале только 14 лет было. До вот теперь – четыре года спустя их свадьба. Кто мог подумать?

Подумать никто, но Лале в тайне всегда верила, что такие истории печально не заканчиваются.

Девушка вновь оборачивается к наставнице и видит, как та поднимает свою шаль, укутывая плечи.

– Все, я готова к Ночи Хны13 – заявляет она, теперь демонстративно для наставницы покрутившись вокруг себя – спасибо за платье, Шахи-хатун. Оно мне очень нравится!

Женщина довольно улыбается, наблюдая за воспитанницей, и вновь удовлетворённо потрясает руками:

– Ох, хороша. Даже жаль, что там одни женщины будут.

Лале тут же враждебно хмурится, сжав губы:

– Ты обещала, Шахи-хатун, что больше не будешь меня сватать!

Наставница тут же испуганно махает руками, не зная, куда девать себя, очевидно, с радостью бы вернув вылеченные на свободу слова обратно:

– Да я просто сказала, просто сказала! Ух, характер..

Встает, все еще несколько беспокойно поправляя шаль на плечах, будто бы опасаясь, что пыл Лале вновь обернется той силой и гневом, как два года назад, когда у них состоялся первый разговор после свержения Мехмеда с престола и той ночи.

– Пойдем уж – она манит воспитанницу за собой – а то опоздаем ведь.

Лале решает, что сегодняшний вечер (вечер Сафие-хатун) не достоин того, чтобы портить его разбирательствами с Шахи-хатун – тем более, что та, пусть и словесно, но уже признала свою вину. Чуть вздернув подбородок, девушка кивает и выходит следом.

* * *

Но Шахи-хатун зря боялась, что они опоздают – Лале это понимает, едва они входят. В торжественно украшенной зале уже, конечно, собралось несколько десятков женщин разных возрастов – но далеко не все, а значит, они явились не последними.

Невеста же, согласно традиции, в алом платье, расшитом драгоценными камнями – потому Лале тут же вычленяет ее из общей массы глазами. Собственно, Сафие-хатун и сама спешит к прибывшим гостям:

– Лале-хатун! Добро пожаловать! Шахи-хатун!

Обменявшись любезностями, наставница Лале уходит вперед, а девушка оборачивается к подруге:

– Поздравляю! Четыре года ожидания, но теперь вы все-таки будете вместе.

Сафие смущенно улыбается и чуть склоняется, зашептав ей на ухо:

– Ведь это благодаря вам, Лале-хатун.. Все эти годы портрет сопровождал Дамета. Оберегал в самых тяжелых боях. И хранил нашу любовь.

Лале снисходительно улыбается в ответ:

– Не думаю, что дело тут в портрете.. но очень рада, если смогла помочь.

Но вот заходят новые гости, и Сафие вынуждена отойти уже к ним. Лале уже хочет вновь пойти за своей наставницей, что в другом конце комнаты разговорилась с кем-то, как кто-то легонько трогает ее позади за плечо.

Как будто бабочка села на оголенный участок тела.

Лале оборачивается и с удивлением видит знакомое лицо.

– Привет, красавица – однако, губы Нурай-хатун

(..ходжам мустафа, будьте снисходительнее – заявляет нурай-хатун, ослепительно улыбаясь – девичий ум не столь гибок и остр, как мужской. наше предназначение: лишь украшать мир благородных мужей, и на этих уроках в том числе…)

лишь большими усилиями растягиваются в улыбке приличия – как поживаешь?

Последний раз Лале видела Нурай еще полгода назад, до ее замужества. После оного же она уехала из Эдирне.

– Спасибо, хорошо – улыбается она в ответ – а ты?

– Лучше всех.

Однако, звучат эти слова почему-то настолько натянуто, будто бы Нурай с вызовом бросает их Лале, ожидая, что та тут же примется оспаривать их истину.

Но заметив, что таковой реакции не следует, Нурай вновь чуть улыбается и принимается поправлять вуаль на щеке.

– Рада за тебя – несколько озадаченно отвечает Лале – ты ведь всегда мечтала выйти замуж за знатного, богатого человека. А твой муж – визирь и теперь, как я слышала, будет отвечать у нас за культуру и образование.

– Да, Явуза назначили.. и мы переехали в столицу.

На ее лице на миг появляется надменное выражение и она деловито махает рукой.. но при этом нечаянно задевает вуаль, которую так усердно поправляла все это время, и та сползает с ее щеки.. оголяя огромный, багровый синяк прямо на виске.

Глаза Лале расширяются, и мгновение она даже не может сказать и слова.

– Ох, Нурай! Что это?

– Ничего – губы девушки сжимаются, и она проворно поправляет вуаль обратно, вынуждая ее прикрыть творение рук ее супруга.

Теперь даже натянутая улыбка покидает ее губы, будто бы фокусник, чью иллюзию разоблачили, больше не видит смысла делать вид, будто бы может достать кролика из шляпы.

А следом и сама она тут же оборачивается, очевидно, так же не видя больше смысла продолжать разговора с Лале, который стало вдруг известно намного больше, чем хотелось Нурай.

– Постой! – Лале одергивает подругу за руку и та с некоторым раздражением поворачивается. Однако, несмотря на это напускное недовольство – глаза Нурай блестят от влаги.

Это сочетание печали и злости заставляет Лале поспешно отпустить руку подруги.

– Не спеши замуж, Лале. Там не так хорошо, как рассказывают.

Но прежде, чем она успевает что-то ответить, Нурай поспешно разворачивается и отходит в другой конец залы, красноречиво давая понять, что больше не желает и не будет продолжать этот разговор.

Лале не остается ничего другого, как все же вернуться к наставнице.

Через какое-то время, когда все гости, наконец, оказываются в сборе, начинаются традиционные обряды «Ночи хны». Подруги водят вокруг невесты хороводы, поют прощальные песни. Вкладывают ей в ладони монеты с пожеланием богатой жизни.

Наконец, уже к самой ночи, остается последний – главный – обряд с хной. Однако, пока к нему все готовятся, поглощенные и взбудораженные, к Лале украдкой подходит незнакомая женщина и окидывает изучающим взглядом. Ранее Лале ее никогда не видела, но судя по взгляду самой женщины – та ее либо видела, либо слышала о ней неоднократно.

Одета женщина весьма просто, черные волосы достигают груди:

– Ты дочка Айше? Надо же, как взгляды похожи..

Лале растерянно улыбается:

– Да, а вы знали мою маму?