и по связи сообщил, вернее, приказал выслать бригаду спецов по надзору за лесным хозяйством ЦЭССЭИ, чтобы обработали указанный сектор немедленно, зачистив всю вредоносную живность, столь пленительную по своему виду. Иначе эти твари переберутся и в лесной массив города за стенами.

— Как странно, — настроение Нэи несколько съехало со своего донельзя возвышенного уровня, — Они так красивы, а столь вредны. Вот и люди порой такими бывают, да, Руд? После них один разор и опустошение остаётся, а поначалу кажется…

Он промолчал, не желая поддерживать бестолковый разговор. Его настроение тоже заметно съехало вниз, а правильнее, стало обыденным, рабочим. Когда она вылезала из его машины, он даже не поцеловал её, полностью уйдя в собственную озабоченность предстоящими делами, но не забыв дать ей денег на те нужды или капризы, которыми она и будет озабочена, находясь в столице. И хотя Нэя взяла свои деньги из личных сбережений, она взяла и те, что он ей протягивал. Не было, пожалуй, дня, когда, поселившись в городе за стенами, она нуждалась, но он постоянно давал ей деньги. И она брала, не отказалась ни разу. Брала, как должное и всегда необходимое, не имея такой необходимости, почти равнодушная к таким вот денежным дарам, во всяком случае, радости уж точно не испытывала. Вспоминая Гелию и её тайники, прятала деньги у себя. Отчего-то зная, эти деньги не залог дальнейшего преуспеяния по нарастающей. Что-то совсем тому противоположное. Боялась к ним прикасаться, как к заклятому кладу. Словно бы тронь их, и тотчас рассыплется в осколки её изумрудно-сиреневая «Мечта», как в том страшном сне в её последнюю ночь в доме Гелии…

А тут вдруг она сказала, — Как хорошо, милый! Как кстати! — и с благодарностью поцеловала его. Но никакого «хорошо» и «кстати» как раз и не имелось. Наоборот, болезненно-томительно вспомнились бедность и хроническое внутреннее угнетение при мыслях о возможных неустройствах в пугающем будущем, когда изгнанная Тон-Атом, она жила в столице одна… Когда опоры не было никакой, как у той самой встреченной когда-то акробатки Унички, что так ловко вскочила на ноги на вершине узкого шеста и равновесия не утратила. Почему вдруг выплыла из прошлого как из размытого сновидения эта Уничка?

Показалось вдруг, что сам город посылает ей некие угрожающие предупреждения. Всё хорошее преходяще, а плохое подстерегает за каждым поворотом, затаившись в любом очередном дне. Чтобы напасть, насесть и утвердиться как можно прочнее в любой человеческой жизни, чтобы пожрать накопленное счастье, если оно было, расхищая не только благополучие материальное, но тепло и свет души. Потому-то все богатые столь ненасытно копят себе сокровища, страшась прихода неудач. Для беды же различия людей по социальным уровням, по красоте и талантам, по личным качествам не существует.

— Тебя что-то тревожит? — спросил он, — Если мало денег, то я все тебе отдам. Но тогда мы не сможет вечером пойти в «Ночную Лиану». Твоя же была идея…

— Нет! Мне не надо денег.

— Тебе точно есть куда пойти? — спросил он. — Может, тебе не хочется именно сегодня видеть своих друзей? И утомительно болтаться по своим делам? Может, тебе вернуться? Я вызову машину из ЦЭССЭИ…

— Нет! С чего бы мне утомляться? Просто я подумала про тех фиолетовых бабочек на деревьях… Когда при дневном свете появляются эти посланницы Чёрного владыки, то это предвестие плохих скудных времён…

— Они будут незамедлительно уничтожены. И уверяю тебя, будут приняты все меры, чтобы они не распространились повсюду. У нас есть для этого все средства. И никакой чёрный властелин им не поможет.

В пыли, пестроте, копоти и гулкой огромности столицы, среди серых и тёмных у большинства тонов одежды Нэя казалась видением другого мира, которому она в собственном самомнении уже и принадлежала. В крашеных волосах, в пышной причёске сверкала маленькая диадема с синими кристаллами. Он не любил причудливых фасонов, блеска, яркости, он не воспринимал местной моды ни женской, ни мужской тем более. Он по внешнему оформлению как раз и сливался с основной массой обыденной серости, чем сильно микшировал собственную необычную внешность. Но к тому и стремился, а её заставить быть серой при вылазках в столицу, — ради собственного лишь спокойствия, — не мог. И долго провожал её взглядом. То ли охраняя, то ли не имея сил обуздать своё восхищение такой вот вычурной, а настолько бесподобной особой. Она несколько раз обернулась, огорчаясь от расставания, пусть и недолгого.

И опять вспомнилось одиночество недавнего периода проживания в столице, когда вынужденно ретушировала себя саму под всеобщую блёклую среду. Когда центр города, наполненный самодовольной разряженной публикой с иных этажей социума, казался невыносимым. Не из-за зависти, а от понимания своей ненужности никому в огромном мире вокруг. От печали понимания того, что повторила судьбу матери… Впав повторно в тягостно-томительную задумчивость, она не замечала прохожих. Их взгляды искоса, вслед или упёрто вызывающие скользили как по незримому стеклу, не прикасаясь к её душе.

На сей раз Реги-Мон остался и не убежал, ссылаясь на множество дел. Может, ему и некуда было идти. Поэтому все пришли в его мастерскую, как одну из самых просторных, но далеко не роскошную. Напротив, самой неряшливой и пыльной она оказалась, как будто там никто и не жил, не работал. Да так оно и было в последнее время. Реги-Мон впадал в апатию, жил неизвестно где, творчество забросил. Вернее, сам-то он знал, где обитал, да прочих в это не посвящал. Ни малейшего смущения перед дорогой гостьей он не испытывал, относясь к ней всё с тем же лёгким и как бы родственным пренебрежением, как в прошлом.

Внезапно ему взбрело в голову изобразить из себя безнадёжно влюблённого в прибывшую блистательную гостью. Такая роль ему, бывшему актёру, нравилась, и он заметно приободрился. Посверкивал глубинным светом своих обманчивых глаз и не забывал при этом, как он смотрится со стороны. Может, кто из окружающих тому верил, а Нэя нет. Заметив, что никто им не интересуется, да и Нэе он интересен только как персонаж далёкой юности, Реги-Мон впал в скорбную задумчивость и стал самим собою. Он сидел в стороне от всех, выглядел постаревшим в сравнении с тем, кого она запомнила во время прощания в «Ночной Лиане». Правда, тогда это произошло утром, и дом яств, почти пустой, напоминал красивую, но сонную оранжерею. В утренний час среди зарослей хаотично порхали разноцветные бабочки, потревоженные хмурой прислугой, убирающей последствия ночных бурных пиршеств. И смутно перед Нэей возникали похожие картины из детства, когда у них в роще был собственный растительный павильон, где