лэ и прочие забавные и вольные песни. Голос ее был высок и чист, и она умела складно говорить на бретонском, французском и на многих прочих языках» (рук. 752, л. 92). Я воспроизвел эту сцену настолько точно, насколько мог, следуя самым распространенным версиям, ничего не прибавив и не убавив. Эта рукопись 752, кстати, раскрывает еще кое-какие детали, которые, пожалуй, интересно будет привести: «И когда она увидела прелестное и приятное место, она указала на него и сказала: «Видите это чудное место, сир рыцарь; разве не посрамлен будет тот, кто минует это место с красивой дамой или красивой девицей, ничего более не предприняв?» Но речь ее пропала втуне, ибо Ланселот не имел ни дара, ни охоты к тому, о чем она говорила. И она его так доняла, что он не мог на нее смотреть. И до того уже доняла, что он не мог более молчать, и он спросил ее: «Сударыня, вы говорите воистину то, что говорите?» Она отвечала, что истинно это и говорит. – «Бог мне свидетель, – воскликнул он, – я не слыхал до сих пор, чтобы девица вела такие речи, кроме разве той, что потеряла всякий стыд. – Помилуйте, сир рыцарь! – воскликнула она, – случается же рыцарю, если он хорош собою, и верен, и умен, слюбиться с красивой девицей или дамой, будучи с ней наедине; а ежели рыцарь ее отвергнет, потому ли, что боится ее, или потому, что пребывает в иных раздумьях, дама или девица должна его просить и призывать, пока она того желает. Если же он ей откажет, я знаю, что он будет опозорен в целом свете и осужден по всем законам и во всех судах. И коль скоро вы красивый рыцарь, а я красивая девица, потому я и прошу и требую от вас возлечь со мною. И видите, вот чудное место, приятное и удобное. А если вы этого не сделаете, я не буду далее вас сопровождать, а при дворе увижусь с вами лишь для того, чтобы ославить вас отступником». (Прим. П. Париса). Здесь и далее вертикальной чертой выделены фрагменты, которые в оригинале даны на старофранцузском языке. (Прим. перев.).

264

«Когда они проехали изрядно при свете луны, они поискали и увидели перед собою шатер, весьма богатый и красивый. И Ланселот подметил, что это тот шатер, где покоилась Моргана в Долине Неверных Возлюбленных в то самое время, когда он гнался за рыцарем, укрывшимся под ложем… Тогда Ланселот заглянул и увидел ложе, одно из самых богатых и красивых, какие он когда-либо видел. Ибо не бывает на свете такого великого изобилия лоскутных одеял, и простыней, и покрывал, какое там было, а сверху в изголовье лежали две роскошные подушки для украшения ложа, а по бокам у них парча, богато вышитая; и вышивка сия была усеяна множеством драгоценных камней редкого достоинства; и на каждом углу подушки была большая золотая маковка, полная бальзама, который источал такое благовоние, что прекраснее и быть не может. А под этими двумя были две другие, и те предназначались, чтобы на них спать… И вот Ланселот лег по указанию девицы, и явно держится настороже, судя по тому, что делает; а он не снимает ни портов, ни сорочки, и лежит отнюдь не как мужчина, обуреваемый желанием. Когда девица проводила всех слуг спать по шалашам, коих вокруг шатра было предостаточно, она вернулась туда, где лег Ланселот. И она его там ясно видит, поскольку перед ложем стоят две большие зажженные свечи. Девица берет свечи, снимает их с сундука, где они стояли, и относит их подалее и ставит внизу, чтобы их свет не падал на ложе, где покоится Ланселот. Он же, пока она этим занята, как видно, склонен более задуматься, чем заснуть. Он видит, что она сняла все свои одежды, кроме сорочки, потом подходит к Ланселоту, поднимает покровы его постели, и бросается к нему, и обвивает руки ему вокруг шеи, и хочет его поцеловать; но у него к ней сердце не лежит, и он обороняется весьма стойко, так что вырвался у нее из рук и бросился с ложа прочь, а она выскочила вслед за ним. И когда он увидел ее вне ложа, он так застыдился, что сказал ей: «Ох, сударыня, убей меня Бог! Вы совсем стыд потеряли. Ведь никогда я не слыхал о даме или девице, которая решилась бы насильно взять рыцаря. – А! – вскричала она, – негодный отступник! Пропадите вы пропадом! Никогда вы не были рыцарем, и позор тому часу, когда вы похвалились, что спасете монсеньора Гавейна, если бежите из своей постели из-за единственной девицы! Я так же хороша на вид, как и вы, и не менее достойна; ибо я, по крайней мере, не изменница, подобная вам. – Сударыня, – промолвил он, – говорите, что вам угодно, но не уродились нынче такие добрые рыцари, чтобы они обвинили меня в измене и чтобы я не устоял против них. – Ясное дело, – сказала она, – вот и посмотрим, как вы устоите, я выхожу против вас». Тогда она бросается к нему и хочет взять его за горло, но попадает мимо, и рука ее проникает в вырез его сорочки и раздирает ее донизу. Когда он это увидел, он устыдился до крайности. Тогда он ухватил ее обеими руками, толкнул назад так легко, как только мог, и сказал, что она не встанет, пока не обещает ему, что не станет ложиться на ложе, где он спит, и требовать от него того, что ему претит. «Я обещаю, – воскликнула она, – если вы согласитесь сделать одну вещь, о которой я вас попрошу. – Говорите, – ответил он, – я это сделаю, что бы это ни было. – Я вам это скажу только на ухо, ведь я не знаю, кто нас слушает, а если вы откажетесь и это будет услышано, то позор ваш только умножится». Тогда Ланселот склонился и приложил правое ухо к ее губам. А она принялась вздыхать и вымолвила еле слышно: «Ах, Боже мой! Как же я это скажу?» Затем она откинулась так внезапно, что Ланселот подумал, будто она в обмороке. Тогда он посмотрел на нее, а она, взглянув, что он делает, прильнула к его устам и поцеловала. Он был до того перепуган, что чуть не взбесился. Отпустив ее, он стал плеваться от отвращения, оттого, что она его целовала. А она снова его настигает; и когда он видит, что не сможет против нее устоять, он бежит за мечом, висящим