на столбе шатра, вынимает его из ножен и клянется, что его употребит, если она еще дотронется до него. Она прекрасно знает, что он ей ничего не сделает…», и т. д. (л. 92). (Прим. П. Париса).

265

Можно не единожды найти подражание этой красноречивой сцене в романах об Амадисе, но с новыми подробностями, довольно ясно намеченными здесь. (Прим. П. Париса).

266

Вещицы «на память», памятные подарки. Драгоценности, которые свидетельствовали о неких сердечных обязательствах. (См. историю госпожи Рестокской, т. I, стр. 220). (Прим. П. Париса).

267

Укрепленный дом, как его тогда называли, не имел донжона, а только башенки-турели, опоясывающие стены и рвы. Дом, изображенный на гравюре в Словаре архитектуры г-на Виоле-ле-Дюка (т. VI, стр. 308) при слове Поместье, по-видимому, дает о нем точное представление. (Прим. П. Париса).

268

«И приветствовал пастухов, которые были одеты в монашеские платья». Эти погонщики, видимо, были и в самом деле монахи, исполнявшие эту скромную должность. Но верных доказательств тому нет. Цистерцианцы, например, поручали все работы на своих землях новообращенным братьям или послушникам. Стало быть, погонщики, встреченные Галеотом, могли быть из числа этих послушников. Далее мы увидим, как Лионель у входа в некую монашескую обитель вступает в беседу «с одним из братьев, который пахал». (Прим. П. Париса).

269

Как упоминал ранее Парис в т. I (стр. 90), титул «мессир» носили «старшие сыновья еще здравствующих королей». Тогда неправомерно наделять здесь этим титулом Галеота, так же как впоследствии Кэя-сенешаля и Ланселота (см. т. III). (Прим. перев.)

270

Вариант – Огейер. (Прим. П. Париса).

271

Текст рукописи 752 рассказывает сон и отъезд Ланселота еще и с другими подробностями: Тогда она добавила ему в питье зелья, кое сварено было для колдовства и чародейства; оно помрачило ему мозг до того, что ночью ему привиделось во сне, будто он бодрствовал и застал свою госпожу королеву возлежащей с неким рыцарем так тесно, как, бывало, возлежал и он; и он ринулся за мечом и хотел его убить, когда королева поднялась и сказала: «Ланселот, что вам надобно от этого рыцаря? Не смейте поднимать на него руку, ибо я теперь при нем; и если жизнь вам дорога, никогда не входите туда, где буду я, ибо я вам это настрого запрещаю». Таковое видение наслала на него Моргана, а для того, чтобы поутру оное видение показалось ему правдивее, она велела перенести его в полночь из его покоя и уложить сонного на носилках, как она это делала в Невозвратной долине, на одну из прекраснейших в мире пустошей, в добрых трех лье отсюда; и сама она поехала туда, а людям своим наказала сторожить невдалеке. Наутро мнилось Ланселоту, будто он в шатре, коего роскошнее не бывает, а перед ним ложе, во всем подобное тому, где возлежала королева с рыцарем в его видении, и будто он еще сжимает меч, которым хотел того убить. Никто на свете не уверил бы его, что он не видит воочию того, что ему приснилось. – Когда он увидел людей Морганы, он сильно устыдился, а сама она пришла в обличье госпожи, весьма разгневанной, и сказала ему: «Как, Ланселот, вы неверны настолько, что уехали без моего позволения?» И когда он услышал, то подумал, что ведь и вправду она могла упрекнуть его в измене, и ему стало больно до того, что он едва не обезумел. И он взял меч, который якобы держал прежде, и хотел пронзить им себя, но Моргана бросилась на него и удержала за руки, а затем пожурила его и сказала, что, мол, многие люди оступаются супротив верности, но после живут верными всю жизнь. «Госпожа, – сказал он, – я так не смогу долго прожить, и лучше мне будет скрываться и бежать от всего света, чем умереть. А вы мне наказали вчера ночью, чтобы я ушел и поклялся не приходить более», и т. д. (Прим. П. Париса).

272

22 июля. (Прим. П. Париса).

273

Во многих старинных рукописях эта часть романа о Ланселоте называется Книга Галеота, или Принц Галеот. На этот заголовок намекал Данте Алигьери в столь часто цитируемых стихах:

«Поцеловал, дрожа, мои уста.

И книга стала нашим Галеотом!

Никто из нас не дочитал листа»

(Пер. М. Лозинского).

Известно, что Боккаччо выбрал в качестве подзаголовка для своего «Декамерона» название Принц Галеот, настолько широкой известностью пользовался этот персонаж.

Однако Галеот кажется инородным элементом в общей ткани нашего романа. Авторы, вначале наобещав от него три короба чудес, отводят ему лишь второстепенную роль. Правда, он становится полезным посредником в завязке отношений Гвиневры и Ланселота, и он же дает приют разведенной королеве. Но его неумеренная любовь к Ланселоту; его безумные завоевательные проекты, отвергнутые в тот самый миг, когда поражение великого короля Артура вот-вот позволит их осуществить; его сновидения, которые приезжает толковать дюжина астрологов, – все это привносит некую фальшивую ноту, ослабляющую интерес к основному действию. Лучше бы романист доверил заботу о королеве-изгнаннице доброму королю Бодемагусу, отнеся ко времени пребывания Гвиневры при дворе этого государя страсть надменного Мелеагана к королеве, страсть, о которой нам поведает следующая книга. Впрочем, в одном из первых, если не в первом французском романе никак нельзя было надеяться, что будут соблюдены все правила жанра: мы и так уже с немалым удивлением находим в нем столько драгоценных свойств, обращенных себе на пользу позднейшими романистами.

Так, испанский «Амадис», сочиненный в четырнадцатом веке, обязан этой незаслуженно забытой первой части «Ланселота» всем, что в нем так усердно хвалили, всем, что от него осталось лучшего. Если король Перион требует от своих астрологов толкования своих сновидений, то это потому, что Галеот видел те же сны и испрашивал тех же толкований от астрологов Артура. Отрок Моря получает у Гандалеса то же воспитание, что Юный Красавец у Владычицы Озера. То и дело возникающие в «Амадисе» девы-странницы, ланды, леса, замки, родники все заимствованы из «Ланселота». Урганда Неузнаваемая, покровительница Амадиса, – это Владычица Озера, покровительница Ланселота. Обе эти феи влюблены и не говорят, кого они любят. Лангинес, король Шотландии, посвящает в рыцари Отрока Моря, не спросив, ни кто