глобального переселения. В нашем углу остались только я и Лизка. И Ракият предложила нам переехать на другой конец камеры. А сюда поселить цыганку Лялю и всех ее приближенных.

Ракият так и сказала:

– Вебер, если хочешь – переезжай на мою половину. Лизка точно переедет. Ну а ты решай сама. Если ничего не захочешь менять, то не проблема. Живи с цыганами…

Ну нет, думаю. С цыганами я оставаться не хочу! Да к тому же, то, что сама Ракият лично подошла ко мне и предложила переехать в ее угол – это очень… ценно. Такое не каждому предлагается. Единственное, думаю, дай-ка я попрошу взять с собой и Майю.

…Майя Кандакова на тот момент была моей соседкой по нарам где-то уже с месяц, и мы с ней вроде бы неплохо ужились. Вообще то, кто является твоим соседом по нарам – особенно если это двухъярусные нары – было крайне важным. Именно это в первую очередь решало – будет ли твоя тюремная жизнь относительно комфортной или наоборот – сплошным мучением. И знание это далось мне, увы, очень непросто!

После отъезда тихой и спокойной пенсионерки Алевтины Николаевны, нижнее место подо мной заняла Поля Митрова. Тоже, как я полагала, тихая и спокойная. Но так казалось только со стороны, а в близком соседстве выяснилось, что характер у нее крайне неровный. И достаточно было малейшего повода, чтобы эта девушка вдруг начинала «вставать на рога».

Я ко всем старалась проявлять дружелюбие. Вести себя ровно и спокойно, что бы ни происходило. Старалась принимать всех такими, какие они есть, со всеми их занятиями, странностями и выкидонами. Такой же тактики я придерживалась и с Полей. И поначалу все вроде бы было нормально. Мы успешно распределили места для наших вещей под шконкой. Это очень важный момент, так как если люди спят друг над другом, то все вещи они хранят внизу, «в подвале». Вещей у всех много, поэтому нужно умудряться все втискивать. Каждому на свою половинку. Ладно, мы с этим как-то разобрались. А потом вдруг началось что-то странное…

Все основное время – между молитвами и бытовыми делами – Поля лежала и страдала от высокого давления. Глотала уйму таблеток и спала. Я же не спала, а всегда чем-то занималась. И, видимо, вот эта моя движуха стала Полю очень доставать. С пугающей периодичностью она вдруг начала злиться и выговаривать, что я ей очень мешаю, а она нуждается в покое, так как у нее «давление». Я не хотела с ней конфликтовать, да и ни с кем не хотела. Поэтому всегда извинялась, что ее побеспокоила, и старалась делать все как можно тише, бесшумнее и незаметнее. Старалась превратиться в пушинку-невидимку.

Но ничего не помогало. Поля продолжала устраивать ежедневные истерики. Причем не громогласные, а тихенькие. Вполголоса или шепотом. Поэтому слышала их только я, а еще мои ближайшие соседи. Они молчали, по тюремному обычаю ни во что не вмешиваясь, только Вячеславна иногда возмущалась: «Ну Митрова, молодая же деваха! Тридцатник всего. А все лежит и стонет! Сколько же можно, терпенья нет это слушать!» Я же терпела. И даже не знаю, почему. Хотя могла в любой момент пойти к Ракият и сказать, чтобы нас расселили. Так тут и поступали, если кому-то не подходил его сосед.

Но Полю я знала уже давно, и она мне изначально даже нравилась. Она была очень грузной, нескладной, но на лицо симпатичной. С удивительно прозрачными голубыми глазами, очень красивого оттенка. Она стала единственной девочкой, чей портрет я нарисовала цветными карандашами. Именно из-за цвета глаз.

Обвиняли Полю по делу о «черных риелторах». Работала в какой-то риелторской конторе курьером, потом компанию накрыли, и там вскрылись разные ужасы: и мошенничества, и похищения людей, и даже убийства! Всех сотрудников, включая Полю, арестовали. И она с самого начала, сильно напугавшись, признала все, что на нее навешивали. Участие в куче так называемых преступных «эпизодов». Хотя она всего лишь развозила бумажки. Когда опомнилась – было уже поздно. Ее признательные показания легли в основу ее обвинения. И теперь Поле светило нехило так лет. И именно из-за этого у нее так прыгало настроение…

Мы с ней разговаривали не очень много, но всегда по-приятельски. Но вот нас селят вместе и все резко меняется! И я даже не понимаю причину. Я вдруг ощущаю себя Полиным врагом номер один, начинаю этим грузиться, думать, что же я делаю не так? Стараюсь максимально подстроиться к ее образу жизни, и когда она ложится днем спать – ухожу куда-нибудь подальше, лишь бы не мешать человеку. Но ничего не помогает…

Однажды, после очередной Полиной истерики меня подозвала к себе Ольга Николаевна. И рассказала тихонечко, что Поля сейчас вытворяет те же фокусы, что устраивала и с ней. Они когда-то были соседками. А потом их расселили. Оказывается, это Ольга Николаевна попросила их расселить. Типа Поля ее вконец извела. Ровно такими же тихими истериками и придирками. На пустом месте. Услышав исповедь Ольги Николаевны, я почувствовала и облегчение – так вот, оказывается, в чем дело! Дело не во мне, как я по своей злополучной привычке пыталась думать, дело не в том, что я недостаточно совершенна! А дело в самой Поле!.. Но также я и расстроилась. Ведь теперь ясно: что бы я ни делала, как бы ни старалась быть милой, хорошей, уживчивой соседкой – ситуация будет ухудшаться. Эх, думаю, вот же мне не повезло!

Но я решила терпеть жизнь с Полей и дальше. «Ну а что, – говорю себе. – Это тюрьма, детка! Ты хочешь, чтобы жизнь здесь казалась медом? Нет. Раз ты в тюрьме, то сиди и страдай!» Я и страдала. Но правда, недолго.

Одним прекрасным днем в корму вдруг орут: «Митрова, собирайся, с вещами!» Все в нашем углу начинают гадать: «Что такое? Куда ее вызывают? Да еще с вещами?» А Поля начинает молча собирать сумки.

– Поля, что случилось? Ты знаешь, куда тебя? – спрашиваю.

Она пожимает плечами. Типа не знает. Ну ладно. Не знает, так не знает. Тут подходит Ракият и говорит строго, даже сердито: «Митрова, как соберешься, зайди ко мне!» Поля покорно кивает. И собирается дальше, непривычно смирная и тихая. Да что же такое происходит? Все это очень странно, прямо какие-то «тайны мадридского двора»!

Все выяснилось после того уже, как Поля вышла из нашей камеры с кучей своих сумок. Ракият позвала меня к себе и спросила:

– Вебер, кого ты хочешь себе в соседки?

– Да мне все равно, – говорю, а сама думаю: «Надо же, вот