свои произведения, а затем неоднократно высказывался за то, чтобы после его смерти они вообще должны были стать общественным достоянием[201].

В общей сложности граф Лев Толстой составил три завещания (такое количество было больше связано с формой документов и допущенными ошибками при оформлении, чем с принципиальным изменением их содержания). По одному из них писатель оставлял в общее пользование произведения, написанные им после 1881 года, по-другому, заверенному адвокатом Муравьёвым, общественным достоянием становились все его произведения.

Только 22 июля 1910 года во время конной прогулки в лесу недалеко от деревни Грумант Лев Николаевич Толстой на большом пне под диктовку А. Б. Сергиенко, который держал перед ним черновик, собственноручно написал и подписал английским самопишущим пером окончательный вариант завещания, который и был впоследствии утверждён Тульским окружным судом к исполнению 16 ноября 1910 года:

Тысяча девятьсот десятого года, июля (22) дватцать[202] второго дня, я, нижеподписавшийся, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, на случай моей смерти делаю следующее распоряжение: все мои литературные произведения, когда-либо написанные по сие время и какие будут написаны мною до моей смерти, как уже изданные, так и неизданные, как художественные, так и всякие другие, оконченные и неоконченные, драматические и во всякой иной форме, переводы, переделки, дневники, частные письма, черновые наброски, отдельные мысли и заметки — словом, всё без исключения мною написанное по день моей смерти, где бы таковое ни находилось и у кого бы ни хранилось, как в рукописях, так равно напечатанное и при том, как право литературной собственности на все без исключения мои произведения, так и сами рукописи и все оставшиеся после меня бумаги завещаю в полную собственность дочери моей Александре Львовне Толстой. В случае же, если дочь моя Александра Львовна Толстая умрёт раньше меня, всё означенное завещаю в полную собственность дочери моей Татьяне Львовне Сухотиной.

Лев Николаевич Толстой.

Сим свидетельствую, что настоящее завещание действительно составлено, собственноручно написано и подписано графом Львом Николаевичем Толстым, находящимся в здравом уме и твердой памяти. Свободный художник Александр Борисович Гольденвейзер. В том же свидетельствую, мещанин Алексей Петрович Сергеенко. В том же свидетельствую, сын подполковника Анатолий Дионисьевич Радынский.

Этот вариант и был исполнен после кончины великого писателя, к крайнему неудовольствию Софьи Андреевны. Во-первых, графиня затеяла новое издание собрания сочинений Толстого, на которое очень рассчитывала в денежном отношении, а отказ Льва Николаевича от авторских прав создавал довольно неблагоприятную финансовую ситуацию для всей его семьи. Во-вторых, Софья Толстая только что опрометчиво отказалась от предложения владельца крупнейшего российского издательства «Просвещение» Натана Сергеевича Цетлина, который планировал «купить издание на вечное владение за миллион рублей».

При новых условиях сам смысл возобновления этих переговоров вообще терялся.

В этом проекте Н. С. Цетлин, как мы теперь понимаем, довольно сильно рисковал. По оценкам экономистов того времени, период полной продажи таких серьёзных изданий, как полное собрание сочинений, составлял не менее 10 лет. Успех Н. М. Карамзина, который не только издал свои первые 8 томов «Истории Государства Российского» за счёт казны, но и продал все напечатанные 3000 экземпляров за 25 дней, до сегодняшнего дня остаётся непостижимой мечтой каждого серьезного российского писателя.

Как бы там ни было, но на момент опубликования большевистского Декрета произведения Льва Николаевича де-юре уже могли считаться общественным достоянием[203].

В наркомате просвещения был создан литературно-издательский отдел (ЛИТО) в качестве государственного издательства во главе с главным редактором «Пролетарской культуры» П. И. Лебедевым-Полянским. В литературно-художественную комиссию при отделе входили А. Блок, П. Керженцев, А. Серафимович, В. Брюсов, В. Вересаев, И. Грабарь. ЛИТО были организованы переиздания собраний сочинений Н. Чернышевского, И. Тургенева, А. Пушкина, А. Герцена, книг В. Белинского, Н. Гоголя, И. Гончарова, Ф. Достоевского, В. Жуковского, И. Крылова, М. Салтыкова-Щедрина, А. Чехова, Л. Толстого и др., всего более 115 различных наименований. Следом за произведениями Михаила Бакунина 14 мая 1925 года были национализированы труды Георгия Плеханова, а также переводы американского публициста и одного из самых издаваемых в Европе писателей Эптона Синклера[204], а уже 28 июня 1927 года монополия на издание всех работ марксистских классиков была предоставлена институту Маркса и Энгельса, что вполне объяснимо.

Помимо собрания сочинений литературных классиков, государственные издательства выпускали дешёвые серии их произведений, некоторые вообще выходили в кратком или сокращенном виде (как для ЕГЭ). При выборе произведений для публикаций «редакция должна была руководствоваться, помимо других соображений, степенью близости отдельных сочинений трудовому народу». При этом наркомат строго контролировал, чтобы «народные издания классиков» продавались по себестоимости либо, если позволяли средства, то ниже их реальной цены, в том числе часть тиражей передавались безвозмездно библиотекам.

ГИЗ, как получившее монополию на издание учебников, должно было финансировать общественно полезные периодические и книжные издания, предпринимаемые отдельными организациями и отдельными гражданами (!).

Полученные субсидии подлежали возврату в доход государства при условии, что издание было доходным.

Однако, по мнению известного советского учёного М. В. Гордона, было бы неверно воспринимать положения первого декрета СНК как реализацию «права государства на национализацию произведений текущего интеллектуального творчества». По его мнению, Совнарком РСФСР устанавливал новые права авторов на вознаграждение от государства и национализировал лишь права, принадлежащие отдельным частным издательствам. [1.58] Такие частные издательские предприятия ещё оставались, но, по понятным причинам, значительной роли они уже играть не могли.

Однако НЭП естественным образом кратно увеличила их количество (например, тот же журнал «ЛЕФ» был частным предприятием), поэтому их деятельность, с учётом имевшейся специфики, в любом случае требовала регламентации. Существовавшие ограничения были в какой-то степени «отрегулированы» экономическими методами, прежде всего начавшимся дефицитом бумаги, который продолжался в стране в течение всего периода Советской власти.

Некоторые наиболее продвинутые частные издательства, в надежде на будущие барыши, воспользовавшись бедственным положением многих популярных авторов, уже в первые послереволюционные годы активно скупали у них авторские права.

Существовала ещё одна проблема, о которой партийные и советские чиновники поначалу даже не догадывались. Как известно, большевистские реформы коснулись в том числе алфавита и правил орфографии русского языка. Декретом за подписью наркома А. В. Луначарского, опубликованным 23 декабря 1917 года, «всем правительственным и государственным изданиям» (среди прочих) предписывалось с 1 января 1918 года «печататься согласно новому правописанию»[205]. Реформа правописания не была результатом работы советской власти — за такой короткий период этого бы сделать просто не сумели. Как известно, основные положения реформы были разработаны ещё в начале XX века Императорской академией наук.

Поэтому распространять одни и те же книги в РСФСР и европейских странах не представлялось возможным. Кстати, когда эмигрировавший в Германию З. И. Гржебин попытался продать свои издания, их никто не купил.

Декрет СНК РСФСР от 10 октября