Советское государство, таким образом, отвергло теорию литературной собственности, которая позволяла свободу распоряжения авторским правом, включая его уступку, — теперь издатель мог приобрести у автора только право на издание произведения, которое, в свою очередь, было ограничено определённым сроком. Полистная оплата, установленная в договоре, должна была быть не меньше нормы тарифа, в противном случае договор считался недействительным. Начиная с этого же года исключительное право издания классиков было предоставлено Госиздату РСФСР.

Логика партийной власти была понятна: необходимо было укрепить монопольное положение ГИЗ, ограничить конкуренцию «частников», но прежде всего важно было обеспечить тотальный не только идеологический, но и экономический контроль за издательской деятельностью. Даже в годы НЭПа — относительно вегетарианские, по мнению Анны Андреевны Ахматовой, — когда была временно разрешена деятельность кооперативных и частных издательств, их любая попытка самостоятельно напечатать классические произведения неизбежно наталкивалась на противодействие цензуры.

Так, например, в 1924 году ленинградскому кооперативному издательству «Время» был запрещён выпуск отдельной книгой рассказа Н. С. Лескова «Амур в лапоточках» в сугубо библиофильском исполнении и мизерным тиражом.

Уполномоченные органы осуществляли тотальный контроль за соблюдением любых, в том числе формальных правил: при малейшем отклонении от них, даже самом безобидном, тираж полностью изымался и передавался ГИЗ для дальнейшей реализации — вполне логично!

В каком-то смысле созданное в соответствии с постановлением СНК от 6 июня 1922 года Главное управление по делам литературы и издательств РСФСР (Главлит), помимо цензурных, выполняло ещё и функции агентства по авторским правам. В августе 1924 года было издано разъяснение к «Положению о Главлите», в котором говорилось: «Поскольку Республика уделяет колоссальное внимание воспитанию юношества, необходимо проявить особую чуткость к соответствующей литературе. Не следует пропускать книг с явно буржуазной моралью, с восхвалением старых бытовых условий и отношений, с описанием религиозных явлений. Эти принципы требуют деликатного применения, особенно в области исторической и классической литературы, в которой полно патриотизма и милитаризма, добрых царей, добродетельных богачей и т. п. На практике здесь возможны серьёзные ошибки, поэтому Главлит предлагает в сомнительных случаях обращаться с вопросами к нему».

Писатели, которые теперь находились в центре идеологической конструкции, построенной советской властью, стали настойчиво требовать от своих «кураторов» из ЦК ВКП(б) упорядочения оплаты писательского труда, защиты их исключительного права, развития системы самого авторского права, издательских договоров и т. д.

Итогом многочисленных и длительных обсуждений стало «Положение об основах авторского права», принятое в 1925 году, которое имело чётко выраженную политическую направленность. Председатель комиссии законодательных предположений при Совнаркоме СССР Владимир Антонов-Саратовский писал А. Рыкову — председателю СНК: «Особенностью нашего „национального режима“, установленного союзным законом об основах авторского права, является пункт „а“ ст. 4, который гласит: „Не считается нарушением авторского права перевод чужого произведения на другой язык“. Этот пункт закона, являющийся существенным отличием советского законодательства по этому же вопросу от буржуазных государств, имеет целью способствовать развитию как национальной, так и социалистической культуры национальностей, населяющих Союз. Наше законодательство сделало в направлении ограничения авторского права ещё один очень существенный шаг, выразившийся в отказе от защиты притязаний автора на разрешение или запрещение переводить его произведение на чужой язык и на гонорар за разрешение перевести его произведение на другой язык».

Относительная вольница в работе частных и кооперативных издательств в 1920-х особенно проявлялась именно в вопросах переводов иностранных литературных произведений. По словам О. Мандельштама, иностранную беллетристику в этот период переводили представители «дряблой, ничтожной и растерянной» социальной среды — «деклассированные безработные интеллигенты, знающие иностранные языки», в результате чего все иностранные писатели — «от Анатоля Франса до последнего бульварщика» — говорили по-русски «одним и тем же суконным языком». [1.131]

Впрочем, и сам Осип Мандельштам, как и многие другие писатели и поэты первого ряда, много занимался переводами, хотя и не всегда удачно, (подробнее об этом в следующей главе. — Авт.).

Позиция советского законодательства в этом вопросе не особо отличалась от положений закона 1911 года. Ставший традиционным отказ от признания исключительного права иностранных авторов при переводе их произведений на русский язык во многом объяснялся экономическими соображениями, связанными с необходимостью сокращения бюджетных расходов по реализации «национального проекта» обеспечения всеобщей грамотности населения, без которой невозможно достижение глобальных задач по индустриализации страны.

Понятно, что, уступая право издания своего произведения наркомату просвещения, по общему правилу автор предоставлял ему и исключительное право на повторные издания за то же вознаграждение. Однако в том случае, если в течение двух лет такая публикация не была осуществлена, автор освобождался от всех обязательств по договору, правда, в этом случае он должен был вернуть половину гонорара по неосуществлённому договору. Ему же принадлежало право расторжения такого соглашения.

Наделение ГИЗ контрольно-надзорными полномочиями привело к необходимости изменить его функционал, переложив на эту структуру общее руководство издательским делом в советской республике. Постановление ЦИК от 21 мая 1919 года «О государственном издательстве» теперь обязывало ГИЗ осуществлять руководство всей издательской деятельностью всех народных комиссариатов, отделов ВЦИК и советских учреждений, а также издательствами, которые имеют общественный характер, формально не являясь государственными.

Запомните ГИЗ!

Марка эта —

источник знания и света.

(Маяковский В. В. Реклама 1923–1925. Полн. собр. соч. Т. 5)

Принципиальной новеллой являлось то, что теперь автор во всех случаях получал вознаграждение не от издательства, а от государства, что вполне было созвучно ленинскому призыву о необходимости «красноармейской атаки на капитал».

29 июля 1919 года революционное правительство объявило о монополии на ранее неопубликованные работы умерших авторов. В августе того же года национализируются театры, синематографы и фотостудии. Затем Народный комиссариат просвещения республики на основании декрета СНК РСФСР от 26 ноября 1918 года своим постановлением от 18 января 1923 года переводит в национальное достояние произведения 47 писателей и 17 композиторов. В их числе безусловные корифеи русской классической литературы А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой, М. Ю. Лермонтов, И. А. Крылов, Н. С. Лесков, А. Н. Островский, И. С. Тургенев и др.

Их наследникам по-прежнему предоставлено право на получение вознаграждения, предусмотренного п. 4 Постановления: «Наследники произведений национализированных авторов вознаграждаются согласно существующим законам». [3.22]

Таким образом, де-факто Декрет подменил авторское право правом государства на присвоение результатов интеллектуальной деятельности, но при этом само это право никто не отменял.

Упоминание же в списке национализированных произведений авторов имени Л. Н. Толстого было как минимум некорректным. Великий писатель был не всегда последователен в своём творчестве, но довольно логичен в своей повседневной жизни. Лев Николаевич был убеждённым противником любой собственности, в том числе он категорически выступал против авторских прав и исключительного права на его результаты как, что вполне справедливо, препятствовавших народному просвещению. В этой связи писатель публично отказался от своих прав на некоторые