смотрите! – предупредила она. – Если кто-нибудь из вас снова вспомнит об этом, пусть пеняет на себя – быть ему битым!

Цзя Лянь, Фын-цзе и Пин-эр низко поклонились матушке Цзя, госпоже Син и госпоже Ван и удалились в сопровождении старых мамок.

Дома, где не было никого из посторонних, Фын-цзе спросила Цзя Ляня:

– Неужели я действительно похожа на Янь-вана или на якшу? Та дрянь заклинала, чтобы я поскорее умерла, а ты ей поддакивал! Неужели на тысячу дней плохих у нас не было одного хорошего? Очень жаль, что ты ставишь такую потаскуху выше своей жены! Как после этого жить на свете?!

Она закрыла лицо руками и заплакала.

– Тебе еще мало? – воскликнул Цзя Лянь. – Лучше бы подумала, кто из нас больше виноват! Я встал перед тобой на колени и просил прощения! Ты и так добилась своего, а все шумишь! Может быть, ты хочешь, чтоб я тебе кланялся? Это уж слишком! Будешь требовать чересчур много – все потеряешь!

Сказано это было так выразительно, что Фын-цзе не нашла что ответить, а Пин-эр хихикнула.

– Ну ладно, – улыбнулся Цзя Лянь. – Право, не знаю, что мне с вами делать!

В этот момент вбежала служанка с криком:

– Жена Бао Эра повесилась!..

Цзя Лянь и Фын-цзе вздрогнули от испуга. Однако Фын-цзе первая овладела собой и злобно вскричала в ответ:

– Подохла, и ладно! Что тут такого? Нечего поднимать шум из-за пустяков!

Но вскоре пришла жена Линь Чжи-сяо и сообщила Фын-цзе:

– Жена Бао Эра повесилась, а ее родственники хотят подавать на вас в суд!

– Пусть подают! – усмехнулась Фын-цзе. – Я как раз сама хотела подать на нее.

– Я их уговаривала, – сказала жена Линь Чжи-сяо, – даже немного припугнула, а потом пообещала денег и все устроила.

– Нет у меня денег, – перебила ее Фын-цзе. – А если б и были, все равно не дала бы ни копейки! Не нужно их ни уговаривать, ни запугивать – пусть подают в суд! Все равно они не выиграют дело, а я еще смогу привлечь их к ответу за «вымогательство от имени покойницы»!

Жена Линь Чжи-сяо оказалась в затруднительном положении, но тут она заметила, что Цзя Лянь делает ей знак, поэтому она вышла из комнаты и стала ждать.

Между тем Цзя Лянь сказал Фын-цзе:

– Пойду посмотрю, как там дела.

– Только не давай им денег! – предупредила Фын-цзе.

Однако Цзя Лянь посоветовался с Линь Чжи-сяо, и тот со слугой отослал родственникам повесившейся двести лян серебра. Опасаясь, как бы те не передумали и не отказались от денег, Цзя Лянь поспешил договориться с квартальным старостой, чтобы тот немедленно прислал людей обследовать труп и выдал разрешение на похороны. Когда дело приняло такой оборот, пострадавшим пришлось смирить свой гнев и замолчать, ибо теперь все равно было поздно подавать в суд, даже если б они и захотели.

Расходы, связанные с похоронами, Линь Чжи-сяо занес в приходно-расходную книгу, расписав по разным статьям, как это приказал Цзя Лянь. Кроме того, Цзя Лянь дал несколько лян серебра Бао Эру и пообещал подыскать ему хорошую жену.

Как же Бао Эр мог отказать Цзя Ляню, если тот оказал ему такую честь и вдобавок дал денег? Наоборот, он был очень доволен и по-прежнему всячески заискивал перед Цзя Лянем. Однако об этом мы рассказывать не будем.

Хотя Фын-цзе тоже была обеспокоена случившимся, она делала вид, будто ничего не произошло. Улучив момент, когда они остались в комнате наедине с Пин-эр, она с улыбкой сказала:

– Не сердись на меня, я вчера выпила лишнего и не могла сдержаться. Куда я тебя ударила? Покажи!

От этих слов на глазах Пин-эр готовы были выступить слезы, но она овладела собой и ответила:

– Пустяки, ваши удары в меня не попали.

В этот момент за дверью послышался голос служанки:

– Пришли госпожа Ли Вань и барышни!

Если вас интересует, что произошло в дальнейшем, прочтите следующую главу!

Глава сорок пятая, в которой речь пойдет о том, как дружескими речами скреплен был дружеский союз и как в ненастный вечер были сочинены стихи о ненастье

В то время когда Фын-цзе старалась задобрить Пин-эр, пришли сестры и Ли Вань. Фын-цзе поспешно предложила им сесть, а Пин-эр бросилась наливать чай.

– Вы пришли ко мне всей толпой, будто я разослала вам пригласительные карточки! – смеясь, сказала Фын-цзе.

– У нас к тебе два дела, – начала Тань-чунь. – Первое касается меня, второе – четвертой сестры Си-чунь. Насчет нее нас послала к тебе старая госпожа.

– Дела важные? – с улыбкой спросила Фын-цзе.

– Мы создали поэтическое общество, но на первое же собрание его явились не все, – объяснила Тань-чунь. – У людей совести мало, и они сразу же начинают нарушать правила. Вот я и подумала, что было бы очень хорошо, если б ты стала как бы цензором нашего общества и беспристрастно выносила решения по всем спорным вопросам. Кроме того, сейчас четвертая сестра Си-чунь рисует картину нашего сада, ей то одного, то другого не хватает. Мы доложили об этом старой госпоже, а она нам и говорит: «Возможно, кое-что из необходимого вам еще осталось. Поищите в башне, которая стоит в глубине сада. Если найдете, можете взять, если не найдете – купите».

– Сочинять я ничего не умею, – возразила Фын-цзе. – Вот если б вы предложили мне что-нибудь покушать, тут бы я показала себя!

– Не можешь писать стихов – не надо, – улыбнулась в ответ Тань-чунь. – Мы ведь только просим, чтобы ты присматривала за порядком в нашей «Бегонии» и наказывала тех, кто будет отлынивать от выполнения своих обязанностей или лениться.

– Вы меня не морочьте, я давно догадалась, к чему вы клоните! – засмеялась Фын-цзе. – Разве вы действительно хотите, чтоб я была у вас цензором? Вам нужно, чтоб я была меняльной лавкой, которая снабжала бы вас деньгами! Какое бы общество вы ни создали, все равно требуется, чтобы кто-нибудь по очереди устраивал угощение. Денег у вас на это нет – вот вы и решили вовлечь меня! Права я?

– Ты догадалась! – ответили ей.

– У тебя душа нараспашку, ты всегда говоришь то, что думаешь! – добавила Ли Вань.

– А еще считаешься старшей невесткой! – воскликнула Фын-цзе. – Тебя приставили к барышням, чтобы ты помогала им учиться грамоте, правилам приличия, вышиванию! А то придумали какое-то поэтическое общество! Сколько же на это общество потребуется денег, что ты хочешь остаться от этого дела в стороне? О бабушке и о госпожах я не говорю – они люди старые, замкнулись в себе, ничем не интересуются.