там тоже соорудить сцену для актеров и пригласить туда господ, чтобы придать блеск нашему празднеству. На второй день мы пригласим родных и друзей, а на третий – всех своих знакомых из дворцов Жунго и Нинго… Воспользуемся озаряющим нас великим счастьем наших хозяев и повеселимся три дня!

– Когда вы решили устроить празднество? – спросили ее Ли Вань и Фын-цзе. – Мы непременно будем у вас. Но только не ручаемся, поедет ли старая госпожа.

– Мы избрали четырнадцатое число и глубоко надеемся, что наши господа окажут нам честь своим посещением, – поспешно проговорила жена Лай Да, опередив свою свекровь.

– Насчет других не знаю, но сама я непременно приду, – еще раз заверила Фын-цзе. – Только давайте заранее уговоримся, что никаких поздравлений и подарков от меня не будет, я немного посижу, поем и сразу уйду. Так что уж не осудите!

– Что вы такое говорите, госпожа? – улыбнулась жена Лай Да. – Одно то, что вы останетесь довольны нашим угощением, будет для нас не меньшим счастьем, чем если бы нам подарили двадцать или тридцать тысяч лян серебра!

– Я только что была у старой госпожи и приглашала ее, – вставила мамка Лай. – Старая госпожа обещала непременно прийти, и уже одно это означает, что она меня уважает!

С этими словами она поднялась с места, еще несколько раз попросила Фын-цзе, чтобы она пришла, и собралась уходить. Но в этот момент она заметила в комнате жену Чжоу Жуя. Стукнув себя по лбу, словно она что-то вспомнила, мамка Лай спросила:

– Мне хотелось узнать, госпожа, в чем провинился сын тетушки Чжоу? Почему его выгнали.

– Я уже давно хотела об этом поговорить, но дел было много, и я все забывала, – с улыбкой ответила Фын-цзе. – Тетушка Лай, когда вернетесь домой, передайте своему мужу, что во дворцах Жунго и Нинго в услугах сына тетушки Чжоу больше не нуждаются, так что пусть он уходит куда угодно.

Жена Лай Да закивала головой, но жена Чжоу Жуя бросилась перед Фын-цзе на колени и стала умолять простить ее сына.

– В чем дело? – поспешно спросила мамка Лай. – Расскажите мне, может быть, я что-нибудь посоветую.

– Вчера был день моего рождения, – стала рассказывать Фын-цзе. – Никто в доме еще не пил вина, а ее малый уже успел налакаться. Он дежурил у ворот, и, когда мать прислала мне подарки, он их не принял, не разобрал и не принес в дом. Мало того, он еще начал ругать тех, кто принес подарки! И только после того как две наших женщины-служанки вышли и уняли его, он соизволил позвать двух слуг, чтобы отнести подарки в дом. Слуги принесли все в сохранности, а он взял один короб с пампушками, споткнулся во дворе и все рассыпал. Потом, когда все разошлись, я послала Цай-мин, чтобы она сделала ему выговор, но он до того обнаглел, что обругал даже ее! Ну что после этого делать с таким негодяем, как не выгнать?

– Вот оно что, оказывается! – воскликнула мамка Лай. – Не обижайтесь, госпожа, за то, что я вам скажу: если он провинился, прикажите побить его, выругайте хорошенько, велите больше никогда так не делать, но выгонять его не стоит. Ведь его нельзя приравнивать к тем слугам, которые родились у вас в доме. Он переехал в ваш дом вместе с госпожой Ван, когда та вышла замуж. Если вы его прогоните, от этого может пострадать честь госпожи Ван! Я думаю, вам следовало бы приказать дать ему несколько палок и предупредить, чтобы впредь такого не повторялось, но выгонять не нужно. Если вы не хотите сделать этого во имя его матери, сделайте хоть во имя госпожи!

– Ну хорошо! – уступила наконец Фын-цзе и, обращаясь к жене Лай Да, сказала: – Приведите завтра этого парня сюда и дайте ему сорок палок да предупредите, чтобы больше не пил!

Жена Лай Да кивнула головой. Обрадованная жена Чжоу Жуя хотела поклониться мамке Лай, но жена Лай Да оттащила ее в сторону.

Вскоре старухи ушли. Ли Вань и сестры тоже возвратились в сад.

Вечером Фын-цзе приказала служанкам разыскать оставшиеся от прежнего времени принадлежности для живописи и отнести их в сад. Бао-чай все тщательно пересмотрела, из принесенного оказалась пригодной лишь половина.

На следующий день был составлен список недостающего, и его вручили Фын-цзе, которая должна была все купить. Но об этом мы подробно рассказывать не будем.

И вот наконец прогрунтованный холст с нанесенным на нем эскизом был доставлен Си-чунь. Бао-юй все время находился возле Си-чунь и помогал ей. Иногда к ним приходили Тань-чунь, Ли Вань, Ин-чунь и Бао-чай. Они наблюдали, как подвигается картина и, немного поболтав, уходили.

Погода становилась все холоднее, ночи удлинялись, и Бао-чай вечерами часто ходила к матери поговорить, беря с собой рукоделие. Днем она дважды навещала матушку Цзя, где ей приходилось притворяться веселой и сидеть в компании. В свободное время она иногда приходила к сестрам поболтать. Таким образом, почти все время у нее было занято, и она ложилась спать только в третью стражу.

Что касается Дай-юй, то осенью и весной она постоянно болела. Кроме того, этой осенью она переутомилась, так как ей пришлось гулять и веселиться больше обычного, потому что матушка Цзя участвовала во всех празднествах. Все это привело к тому, что в последнее время у Дай-юй начался сильный кашель и ей стало хуже, чем когда-либо прежде. Она совершенно перестала выходить из дому, все время лежала у себя в комнате и принимала лекарства. Когда ей становилось особенно грустно, она хотела, чтобы ее посещали сестры. Но как только они приходили, она не могла произнести и нескольких слов и сразу раздражалась. Все понимали ее состояние, поэтому старались не обижать, и никто не укорял ее за то, что она пренебрегала правилами приличия, когда принимала гостей.

Однажды Бао-чай пришла навестить ее. Речь зашла о болезни Дай-юй.

– Тебя посещают несколько врачей, ты принимаешь лекарства, но ничто не помогает, – заметила Бао-чай. – Надо пригласить более опытного врача. Неужели ты не хочешь выздороветь! Или тебе хочется каждую весну и осень болеть? Так не годится!

– Моя болезнь неизлечима, никакие врачи не помогут мне, – ответила Дай-юй. – Это ясно видно по мне, даже когда я здорова, не говоря уже о времени, когда я больна!

– Об этом я и хотела поговорить, – возразила Бао-чай. – Древняя пословица гласит: «Живет тот, кто ест хлеб!» А ты постоянно кушаешь так, что тебе не может прибавиться ни телесной, ни духовной силы! Нехорошо!

– «Жизнь и смерть определяются судьбой, богатство и знатность