Ирины Григорьевны. Лишь наряды Дарьи Михайловны, супруги фельдмаршала Меншикова, могут соперничать с убором Анастасии, да еще платья ближних фрейлин царицы и герцогини Курляндской Анны Иоанновны.

Княжна опять повернулась к императрице. Эта дочь ливонского мужика напрасно воображает, будто наделена отныне правом вершить над народами свой суд. С царем Петром ее свела ошибка, как нередко случается с мужчинами, ослепленными любовным угаром. Проходит время — и мужчины приходят в себя. Приходят в разум и с удивлением и разочарованием пялят очи на то, за что ухватились когда-то второпях. Тем легче должен осознать когда-нибудь совершенную им ошибку его царское величество Петр Алексеевич.

2

Из собора Петр отправился в сенат. В большом аудиенц-зале каждому было дано дозволение поздравить высокое императорское семейство и приложиться к руке. Царские советники с семьями выстроились вдоль стен, по правую и левую руку властителя. Княжна Мария тоже встала среди своих родных, неподалеку от большой двери, в которую входили, неся монарху изъявления верноподданнических чувств, а после — почтительно пятясь, сановники всевозможнейших рангов. Стояла спокойно, размышляя о причудах земного бытия, столь неверного и нелегкого. Каковы причины, по которым его царское величество Петр Алексеевич ныне так холоден к ней и безразличен, тогда как раньше, при дворе или в их кантемировскем доме, приезжая в гости, был с ней безмерно ласков и не упускал случая ущипнуть ее за кончик носа или поддразнить веселой шуткой? Почему ни разу не улыбнулся ей сегодня?

Княжна вздрогнула, словно выкрикнула свой вопрос, собравшаяся же в зале знать повернулась к ней и с изумлением на нее уставилась. Мария заметила, что между застывшими придворными дерзко расхаживает Варвара Михайловна. Свояченица Меншикова до тех пор оставалась близ царицы, шушукаясь с ее дамами. Потом отойдя, обменялась несколькими словами с Дарьей Михайловной, своей сестрой, спешно прошлась среди знатных женщин, чьи мужья добились высокого положения при царской особе. Варвара Михайловна мастерски управлялась со своими широченными юбками и выступала как могла горделиво, смягчая тем уродство своего весьма заметного горба. И снова прошлась по залу, как комета, блестящая, но зловещая. Даря великодушными улыбками знакомых и незнакомых, она добралась наконец до Марии. Приветно усмехаясь, словно старой приятельнице, сказала довольно громко:

— Рада видеть вас здоровою и веселой. Вас не толкали более в толпе?

Анастасия Ивановна выпрямилась, словно кто-то кольнул ее. Что за порядки ныне при дворе российского императора? Что за правила? Разве Варвара Михайловна не знает, что она — супруга князя Кантемира, сенатора и ближнего советника монарха, что она посему — полноправная покровительница всех его отпрысков от первого брака? Почему же обращается первой не к ней, как того требуют правила учтивости, но к девчонке? Анастасия посмешила с ответом, чтобы опередить княжну:

— Боже избави, Варвара Михайловна. Кто осмелился бы толкать нашу любимую дочь, хранимую нами как зеницу ока?

— Сие вне сомнения, — любезно кивнула головой Варвара Михайловна. — Тем более, что княжна под всегдашней защитой четверых сынов его высочества князя, подобных четырем львам.

— Ежели среди них я, — высунул голову из-под сестриного локтя младший из братьев, Антиох. Братья тут же оттащили обратно дерзкого мальчишку, но окружающие успели его услышать и взвеселиться.

— С такими заступниками можно быть спокойной, — усмехнулась, в свою очередь, Мария.

И чтобы досадить мачехе, показав, какая дружба связывает ее с родственницей Меншикова, княжна легко прикоснулась к обнаженной руке Варвары Михайловны:

— Но что приносит мне радость — так это ваша забота и дружба, сударыня.

— Приятно слышать, — улыбнулась многомудрая дама. И добавила, обращаясь к другим красавицам: — Если в сердце радость, высокородные государыни, не нужно более ничего иного — ни кушаний, ни напитков, ни денег, ни богатств, ни самой славы. Ибо в час радости человек словно птица в полете. И тяжкое ему не в тягость. Все несет удачу, и всего он добивается, чего душа просит. И чем усерднее ищет, тем успешнее обретает... Благоволите ли, княжна Мария Дмитриевна, в один из дней в гости ко мне заглянуть? Подберете в моей библиотеке книги, какие понравятся, по шкафам — ткани... В наших знатных домах между дамами есть обычай показывать друг другу лучшее, что есть, и тем меняться...

— Добрый обычай, — поспешила заявить Анастасия, будто Варвара Михайловна пригласила также ее.

«Чего она от меня хочет? — думала Мария. — Женщина она, за версту видно, прилипчивая и болтливая. Почему же она от меня не отстает? Что задумала?»

Пока княжна ломала над этим голову, шум в зале усилился. Поздравления и поклоны перед царской четой завершились, Петр развязал кисет и набивал трубку, рассеянно слушая разглагольствования герцога Голштинского, Екатерина с дочерьми отступила в уголок, их сразу окружили льстивые придворные дамы и жены вельмож. Послы и другие уполномоченные иностранных держав беседовали, разбившись на группы или пары. По знаку канцлера Головкина хлопоты слуг усилились, послышалось движение у дверей в зал.

— А сейчас будет праздничный обед, — объявила окружающим Варвара Михайловна. — В горницах сенатских коллегий еще с утра поставлены столы для гостей. Его величество Петр Алексеевич повелел собрать лучших поваров Петербурга, отдав их в подчинение главному царскому кухарю Иоганну Фельтену. Чтобы гости, кто будет на пиру, честно признали, — сказал его величество, — что в жизни своей не едали таких кушаний и вряд ли когда еще попробуют.

Варвара Михайловна снова улыбнулась княжне и взяла ее легонько за руку, словно боялась потерять в начинавшейся сутолоке. В дверях как раз появились рослые лакеи. Осторожно оттесняя группы собравшихся, они стали вносить узкие и длинные столы и стулья с кожаными сиденьями. За ними следовали другие слуги с подносами, нагруженными столовыми приборами. За несколько минут роскошный аудиенц-зал совершенно преобразился. С одной стороны появился великолепный буфет, уставленный бесчисленными, аппетитнейшими на вид закусками, напитками на любой вкус. С трех других сторон были накрыты столы, разложены салфетки, расставлены тарелки, блюда и бокалы. Со звоном заняли свои места вилки и ножи.

— Гляжу на русскую женщину и не могу ее узнать, — сказал Иоганн Воккеродт, направляясь вместе с Кантемиром в оборудованную рядом танцевальную залу. — Узость стародавних обычаев, тиранство мужа и предписания веры давили на нее столетиями. В обращении с иноземцами поэтому она казалась и грубой, и дикой. Веками ей не дозволялось поднять голову из тьмы безграмотности. Это неоднократно ошеломляло иноязычных путешественников. И