– Я не видела ни одной.

– Значит, налицо некая тайна, – говорит Королева.

Которую я тут же разгадываю.

– Бунши! Это она всё время настаивала на Следопыте. Она продержала нас целую луну только затем, чтобы дождаться его. Если б не эти двадцать с лишним дней, что мы проторчали в Нигики или даже в Джубе, мы бы уже давно могли выйти сюда, – говорю я.

– А О’го? Или тот, с конской гривой?

– О’го выбирала Бунши, а префект спутался со Следопытом.

– Ну а девочка?

– Девочка увязалась за мной.

– Ну и компания у вас!

– Великая, у тебя есть соглашение с Сестрой Короля.

– Не говори мне, что у меня есть, а чего нет. Всё было по-другому, когда еще являлось секретом. Ты думаешь, я стала бы гневить Короля Северных земель из-за какой-то принцессы, жаждущей урвать трон, но не желающей на нем править? Если б она хотела быть Королевой, это одно, но она просто борется за своего мальчика. Хотя, спрашивается, зачем? Потому что его родила и взлелеяла? Что за глупости! А твой Аеси между тем держит путь сюда.

– Сестра Короля непременно выдвинет какое-то предложение, я в этом уверена.

– А я уверена, что Король Севера предложит больше. Тем более что твоей Сестре Короля в самом деле нечего мне дать. С тобой, однако, совсем другая история. Так кто здесь, по-твоему, твой шпион?

Она хочет, чтобы я определила, и продолжает:

– Ты хочешь правды? Это именно то, чего я ищу, Соголон. Я ищу истину. Наша истина состоит в том, что интимная близость – это угроза, а чувственность – нападение. Поскольку мы давно отделили варварство от размножения, кому нужны больные или уродцы? Детишки Минги, упрощенное удовольствие – кому нужен пот мужчины или его насилие? Кому нужны дети – существа самые требовательные, но наименее полезные, – когда с помощью наук и математики можно выводить полностью выросших и готовых к работе живых существ?

Женщины моют ее и одевают, а она желает завоевать мое внимание, но я отвечаю ей молчанием. Королевские покои столь же огромны, как и тронный зал, а посредине возвышается кровать шириной с бассейн Фасиси. Здесь всё лазоревое: стены, постельное белье и покрывала, столбы вокруг кровати, отчего всё внутри окутано синеватой дымкой. Ванна выезжает из стены, как и столик с маслами и благовониями, а также табуретки для служанок, чтобы они могли мыть свою повелительницу сидя. Меня поставили возле дальнего южного окна, рядом с белым ученым, делающим вид, что это будто бы не он вытаскивает из пакета белых мышей и закладывает себе в рот. Какое-то время у него изо рта свешивается хвостик, который он, причмокивая, с улыбкой втягивает губами. Моя голова покидает эту комнату ради другой, где мне видятся веревочные путы вокруг шеи, рук, обеих ног и кончика каждого пальца и глаза, взирающие на всё, что видят люди, с запредельным ужасом. И дверь, что монотонно открывается и захлопывается, открывается и захлопывается, открывается и захлопывается.

Королева что-то говорит своей старшей служанке, и та дважды хлопает в ладоши. Двери открываются, и в покой церемониальным шагом входят стражники – двое спереди, двое сзади, а между ними Мосси, растерянно-очарованный и с улыбкой, растянутой как маска. Они облачают гостя в длинные одежды, какие обычно носят пожилые. Сложно представить, чтобы он говорил по-долингонски, и когда девушка начинает говорить, он смотрит на нее, пораженный. Я пытаюсь протиснуться в темноту окна, но тот белый мышеед всё знай упихивает мышек себе в рот. Я не прочь подойти и сказать, что Мосси не из тех, кого манит женская плоть, но тогда меня могут спросить, откуда я знаю. Королева трижды кричит ему, чтобы он снял одеяние, а когда он этого не делает, за него берутся стражники. Мосси пробует отбиваться и ударяет двоих, пока его не прижимают к земле.

Служанка шлепками отгоняет их и прикасается к его лицу. Когда она снимает с него одеяние, Мосси не противится. Вот он стоит возле кровати, всё так же сбитый с толку, но ему нравится, как женские руки натирают его маслом.

– По крайней мере, это мягче, чем ванна, – произносит он, а они растирают ему грудь, руки, спину и ниже. Картина достаточно зрелищная: конечности Мосси по цвету напоминают спелый песок, а грудь и бедра почти такие же белые, как у белого ученого.

– Его губы подобны отверстой ране, – замечает Королева. Эта особа ничего не знает об интимной близости и не нуждается ни в чьих советах. С другой стороны, кто здесь смеет их ей давать? Старейшина – не ученый – шепчет что-то какой-то женщине, та передает другой, а другая старшей служанке, и только та шепчет Королеве.

Та залепляет служанке пощечину с возгласом:

– Ты думаешь, я этого не знаю? – и поднимает руки, чтобы с нее сняли халат. Мосси, голый и бледный, и она, оголенная и иссиня-черная, стоят в зале, полной людей, которые не знают, что делать дальше.

Стражник подталкивает Мосси к кровати, но все как один пялятся на член гостя, ожидая момента, когда тот оживет и восстанет. Судорожное вздрагивание, и все ахают, но это и всё. Челядинцы суетятся, размышляют, женщины покачивают головами, а мужчины поглаживают подбородки. Королева тем временем стоит на кровати и спрашивает, почему этого не происходит? Что еще принято делать у этих варваров?

Старейшины рассказывали ей, что в члене произойдут изменения, и он увеличится. Это может длиться всю ночь, до завершения какого-то момента. Служанка предлагает ей потереть друг о дружку груди и улыбнуться ему. Другая стягивает с себя одежду и оглаживает себя, но самое большее, что ей удается выдать, это застенчивую улыбку. Член твердеет, но недостаточно сильно, и обмякает прежде, чем Мосси затаскивают на ложе.

– Ему нужен мальчик, – говорю я на их языке. Мосси поднимает глаза и сквозь занавесь замечает меня. Я отворачиваюсь, прежде чем его глаза начнут задавать вопросы. Входят два мальчика-долингонца примерно возраста Венин, и, не дожидаясь, когда их спросят, отрешаются от одежд. Что-то мне подсказывает, что все эти долингонцы думают об одном и том же: «Какая великая наука! Какая великая наука!» Мальчики полны энтузиазма. Один из них сзади начинает водить языком по шее Мосси. Другой использует свой рот, чтобы воспрял его член, видя его слабость. Королева аплодирует, когда мальчики, смущенно улыбаясь, затаскивают гостя на ложе. Глядя мимо них, я впервые замечаю золотую клетку, а в ней двух голубей, абсолютно белых, не таких, каких видела я. Примерно в то время,