Я не буду продолжать разговор относительно материала, не считаю его интересным.

Л. Н. Нехорошев: Ваше мнение?

И. М. Слабневич: По-моему, не было единой точки зрения на решение сцен.

С. И. Самсонов: Когда я читал сценарий, то меня преследовала одна мысль — хотелось разгадать тайну Тарковского, что лежит в основе того, что он написал. Еще я думал о том, что следовало бы посмотреть материал.

Каждый из нас, как сказал однажды Наумов, делает штучное производство — и студия, это не гвоздильная фабрика. К нашей работе надо внимательно подойти, чтобы понять и разгадать.

Посмотрев материал, у меня возникло определенное ощущение, которое я хотел бы высказать.

Мне показалось, что в этой притче, в этой философской сказке, в этой выдуманной абстрактной истории должно было быть больше наивности, в смысле детскости восприятия мира.

Эти три человека, отягченные жизнью, приобщенные к этой вымершей земле, грязи, стремятся неудержимо найти добро и счастье.

Я вспомнил картину Пазолини «Евангелие от Матфея», которая меня поразила умением в элементарных жизненных вещах, в аскетичности находить предмет искусства. Такое было впечатление, что Пазолини соскоблил огромный слой вековой культуры и рассказал по-детски эту историю, где люди были представлены в первородстве. Желание художника вернуть людей к детству, наивности, первородству, мне показалось в этой вещи очень интересным.

Если эти три человека, в картине «Сталкер», которые смотрят на то, что их ждет, желают очиститься и сбросить груз лет, то получается ощущение притчи, философской сказки для взрослых.

Когда смотрел материал, то все больше убеждался, что он очень сильный в смысле своего воздействия. Правда, материал несколько мрачноват, затемнен, снят в одной тональности, слишком перегружен.

А. А. Тарковский: Он не резкий от начала до конца.

С. И. Самсонов: Меня эта мысль очень тревожит. Мне кажется, что эти три персонажа, пройдя большую жизнь, наследив в ней, несмотря на груз греха, идут к счастью, очищаясь и воспринимая его несколько наивно. Тогда это произведение станет точнее, как притча, как философская сказка.

Это свое ощущение я хотел высказать и пожелать группе успеха.

А. А. Тарковский: Здесь прозвучала реплика, что вредно воспринимать любое мнение сказанное друг другу коллегами. Это смешно. Единственное, что я презирал и ненавидел всю жизнь, — это предательство. Каждый человек имеет право говорить то, что хочет. Для всех, кто здесь сидит, этот сценарий мог бы стать причиной интереса. Большая часть, а может быть и все его бы отбросили. Я бы не просто его нашел, я взял, как возможную структуру Зоны, суть которой изменилась. И мы придумали новый сценарий. Для этого мы не взяли повесть, на которую здесь многие ссылались. Это недоразумение. На сценарии написано «Пикник на обочине». Никакого отношения к «Пикнику» это не имеет ни в силу характера героев, ни в силу других моментов. Один из героев там — уголовник, нарушитель закона, а здесь он не уголовник, у него другая, идеальная цель.

Я бы хотел больше всего поговорить об идее будущего фильма. Идея, может быть, многих разочарует, но для меня она представляется чрезвычайно важной именно в наше время. В этой истории рассказывается, как два человека, слегка замученные жизнью, интеллигенты, не знающие, в каком смысле им развиваться дальше, как личностям, берут третьего в качестве проводника, и они идут к какому-то месту. Кто-то сказал, что здесь исполняются желания. В этом сценарии нет ни слова об этом. Совершенно не доказано, что там исполняются желания. Там не сказано, существует ли прецедент для этих персонажей в смысле исполнения желаний.

Проблема сценария (здесь много об этом говорили) не в том, что такое счастье, не нужно ставить этот вопрос, а в чем способ достижения этого счастья, которое каждый понимает по-разному. Некоторые группы людей понимают одинаково, существует сообщество, которое в идеологическом смысле весьма идентично, как и отдельные люди, которые убеждены в своем понятии счастья. Поэтому, какие бы «Бермудские треугольники» не существовали, что бы ни завертывалось в сценарии, в течение нескольких тысячелетий ничего, что не свойственно человеку, ничего, что лежит за пределами его сознания, его существа в самом реальном смысле этого слова, не может сделать человека счастливым. И когда эти два умудренных жизнью человека говорят это третьему, он теряет почву под ногами и превращается в пустое место. По-моему, об этом сценарий. Я хочу, чтобы сценарий был об этом. Ученый хотел взорвать, чтоб другим «неповадно было». Но когда он понял конструкцию, он подумал — зачем взрывать, если бы человек достойно мог подойти. Это Писатель делает и говорит: не может этого быть, это несерьезно, это вне человеческой системы, чтобы выполнялись желания по мановению волшебной палочки.

А этот герой Сталкер воображает, что делает этих людей счастливыми. И когда ему говорят, что это не доказано, он понимает, что жизнь прожил зря, потому что это все ерунда, фикция. Возникла легенда. И об этом картина. Тут ничего же нового нет. Картина очень жесткая по своей концепции. Эта Зона — часть природы, и мне не важно, как она появилась. Какие-то мутации происходят. Почему же какие-то физические не могут нарушаться? Важны условия игры. И дело в людях. Это сказка в определенном смысле. Поэтому все остальное не должно иметь значения[585].

А. А. Тарковский: Что касается материала. Как бы мне не доказывали, я оцениваю этот материал, как не стандартный. Он не резкий, у него флю в тенях. У нас не было задачи делать сумерки. Есть крупные планы, где солнце светит — и нет резкости. Это отвратительно обработанный материал. У нас разные точки зрения. Выходит, что нас обвиняют в непрофессиональной работе. Но такого результата оператор Рерберг дать не мог…

И. М. Слабневич: Он этого добивался…

А. А. Тарковский: Я лишний раз хочу напомнить, я считаю это очень интересным знаком того, что у нас происходит с обработкой пленки на студии — и оставлять это я не намерен[586]…

Б. Н. Коноплев: Но это происходит только по вашей картине.

А. А. Тарковский: Я совершенно согласен с теми, кто говорил о многословности героев. Конечно, когда много слов и большие монологи, это еще не значит многословность. Многословность — это мутность смысла и нечеткость формулировок. Я согласен, что это надо сокращать. И тот сценарий, который я передал сегодня Д. К. Орлову — здесь на