Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А. Г. Зархи: Я хочу ответить Дзигану. Мне кажется неправильным стать на такую позицию, что фигура Тарковского настолько особенная, что обсуждать ее не имеет смысла. Тарковский есть Тарковский и пусть делает так, как считает нужным. Мы все, и я в том числе, очень уважаем и ценим талант Тарковского, но зачем тогда нас было собирать?
Голос с места: Нас не Дзиган собирал.
А. Г. Зархи: Выходит мы все смертные и обсуждать бессмертного не ваше дело. Что за странная постановка вопроса?
Я понимаю, что Тарковский есть Тарковский, и он сделает картину — не эту, так следующую. Мы работаем в таком искусстве, где все связано с деньгами. Позовите Карло Понти, и он скажет: я хочу прочитать сценарий. И он же будет считать деньги.
Г. Л. Рошаль: Деньги считать нужно, но есть выход. И этот разговор является нелепым и оскорбительным.
Е. Л. Дзиган: Это не нелепый разговор, но надо давать возможность талантливым людям выразить то, что они хотят. И каждый из нас по-своему поставил бы этот сценарий. Кто-то его взял бы, а кто-то не взял бы. Это никогда не является доказательным. Мы можем высказывать свои суждения и давать советы, а режиссер вправе принять их или не принять. Но надо давать талантливым людям возможность работать, а не усложнять их работу бесконечными заседаниями.
Л. Н. Нехорошев: Кто еще хочет выступить из членов бюро по существу?
В. Н. Наумов: Я присоединяюсь к мнению Александра Григорьевича, что при всей любви к Тарковскому не обязательно курить такой уж фимиам, и было бы интересно услышать от Ефима Львовича какие-то рассуждения по существу сценария. Это первое.
Что касается материала, я понимаю, что положение чрезвычайно сложное, особенно у меня. Оценивать материал с точки зрения технической я не хотел бы и не берусь. Но не могу не сказать, что многие куски изобразительно мне очень понравились.
Понимая, что Тарковский, как режиссер имеет полное право решать вопросы, связанные со своим материалом, я хотел бы ему лично сказать, что там есть куски, снятые, с моей точки зрения на предельном уровне. Там есть такой необыкновенной красоты, гармонии и внутренней силы изобразительные куски, что если бы их убрать, что не знаю, что бы там бы осталось. Поэтому на месте Тарковского, я бы внимательно отнесся к этому материалу и подумал бы о том, что можно было бы сохранить внутри его новой концепции. Конечно, материал этот однообразный. В нем присутствует земля, а там бесконечная трава и бесконечные листья. В некоторых кусках имеется мутное изображение и аквариум, о которых вы говорили, но там есть и поразительные портреты, которые редко можно встретить в картинах. Поэтому я обращаюсь к Тарковскому лично, хотя в быту мы не очень состоим в контакте, чтобы он подумал о материале, и успокоившись, по отношению ко всей ситуации, может быть он сможет извлечь из нее что-то интересное и хорошее. Таланта изобразительного там достаточно, чтобы его использовать.
Второе соображение по поводу материала, касающееся не изображения, а касающееся режиссера и самих эпизодов. Мне показалось, что тут можно высказать несколько критических замечаний. Несмотря на угрозы Е. Л. Дзигана, мне показалось, что материал снят однообразно, что и вызывает чувство скуки, ибо сам метод и прием несколько монотонен. Я принимаю манеру, в которой работает Тарковский — и этот материал очень ее напоминает с точки зрения изобразительной. Поэтому я бы обратил внимание, если случится так, что материал будет сниматься заново, я бы рекомендовал ему найти некое разнообразие с точки зрения ритма и нарастания внутреннего напряжения картины.
Актеры, мне кажется, интересно подобраны, хорошо. В некоторых местах перебирают Солоницын и Кайдановский. Но это вопрос подрезок.
Теперь по существу сценария. Это вопрос значительно более сложный для меня, потому что я в отличие от многих прекрасно знаю и очень люблю повесть Стругацких. Наверное, нет смысла сравнивать. По сценарию, в том виде, как я прочитал, у меня есть свои соображения. Прежде всего, то, что считает Ордынский достоинством, я считаю недостатком. Необыкновенное словоотделение, мне кажется не хорошо в этом сценарии. Каждый персонаж говорит свой монолог. Причем такая форма возможна, если это не продолжается с первой до последней страницы сценария. Я допускаю, что возможно, я просто хочу использовать случай, чтобы сказать Тарковскому, что для меня это кажется недостатком. Я вижу однообразие материала, однолинейность материала, как ритмического, так и по существу. В некоторых случаях у меня затруднено понимание смысла, как и у Райзмана — я продираюсь и иногда не могу свести концы с концами. Допускаю, что, может быть, я чего-то недопонял. Однако в этом сценарии, мне кажется, есть чрезвычайное количество проблем, которые, по сути, возникают и в диалоге персонажей, в многозначительности постановки вопроса. Мне кажется, об этом также следует подумать.
Есть еще одно обстоятельство, которое лежит на сценарии, я его выскажу, хотя понимаю, что это может вызвать раздражение.
У меня есть чувство какой-то неудобности, когда в этом сценарии высказывается претензия, как бы постичь суть вещей, как бы сформулировать смысл жизни. Это — дело наивное, по меньшей мере.
Кстати говоря, я отлично помню, что в произведении у Стругацких Сталкер находит смысл жизни, смысл существования человека в том, чтобы мыслить. Здесь смысл существования человека — ведомственный, получается, что смысл заключается в том, чтобы создавать произведения искусства. Я думаю, что надо вернуться к тому, что сказали Стругацкие — это, по-моему, и шире и глубже.
Главная цель пути этих людей — терраса в сценарии, у Стругацких это шар, который называется «золотым», но он у авторов больше похож на медный. Но это не существенно — можно взять шар, можно — и террасу.
Возникает еще одна важная проблема, которой коснулся в своем выступлении Ю. Я. Райзман, она требует уточнения. Здесь нужны какие-то особые усилия. Перед тем, как они подходят к террасе, встает перед ними проблема короткого и длинного пути. Это сложная проблема. Было бы наивно, если бы мы приняли эту террасу за место, где очищаются души людей, прошедших через короткий или длинный путь к ней. В этой мысли — не знаю, чьей — Тарковского или Стругацких лежит распространенное глубокое и серьезное представление о пространстве, о наших временных и нравственных моментах, которые существовали раньше — это проблема паломничества, когда человек, искупал свои грехи и к месту паломничества подходил как-то