сказал служащий, с негодованием отвернувшись от Балаганова. — «Разве вы не видите…» — типичные слова бюрократа, ложно ссылающегося на занятость, общее место антибюрократической сатиры с давних времен. «Разве господин не видит, что я занят?» — кричит у А. Стриндберга начальник канцелярии, отрываемый посетителем от трубки и газеты [Красная комната (1879), гл. 1]. Из советской сатиры: «Товарищ секретарь, — почти почтительно начал неизвестный. — Вы же видите, что я занят, извольте подождать» [Свэн. Обыкновенная история // Сатирический чтец-декламатор]. «Товарищ… неужели вы не видите, что я занят? Обратитесь к делопроизводителю» [М. Булгаков, Дьяволиада, гл. 4]. Адольф Николаевич Бомзе вместо обычного эвфемизма «я занят» открыто говорит «я закусываю». Заметим также остроумный термин «перерыв для завтрака», в котором мотив занятости совмещен с другим фактом учрежденческой жизни — что совслужащие начинают рабочий день с закусок, чтения газет и посторонней болтовни [см. ЗТ 4//14]. Слова Бомзе о занятости находим в ИЗК, 126.

11//9

Разговоры Бомзе с сослуживцами. — Неприязнь совслужащих к властям, равно как и старательное ее сокрытие перед посторонними, в изображаемую эпоху были явлением достаточно типичным. Французский журналист рисует почти в точности те же сцены, что и ЗТ:

«Страх перед ГПУ заставляет [служащих] хранить молчание, когда разговор идет о партии или правительстве, но те, с которыми я познакомился поближе, были со мной достаточно откровенны. Большинство питает к режиму глухую ненависть, вызванную не столько материальными лишениями, сколько моральной атмосферой, созданной в государстве. Слова: комячейка, завком, домком, ГПУ — звучат для них кошмаром… Встречаясь с вами впервые, эти люди обычно прославляют советскую власть, восторгаются строительством социализма и рассказывают вам, как много они трудятся. Но при более близком знакомстве оказывается, что (за исключением немногочисленных коммунистов и сочувствующих) эти убеждения и служебное рвение — не настоящие, а показные. Смотря по обстоятельствам, эти люди быстро переходят от самого пылкого воодушевления к самой беспощадной критике. Тот, кто вчера бурно восхищался последней статистической сводкой по экономике, сегодня встречает вас словами: «Вы же видите, в кооперативах нет хлеба! Нами правят идиоты. Я всегда говорил, что большевики приведут нас к полному краху. Как от них избавиться? Как, я вас спрашиваю?»» [Marion, DeuxRussies, 88, 95].

О подобном двуличии совслужащих говорят также Т. Драйзер и П. Истрати [Dreiser, Dreiser Looks at Russia, 121–122; Istrati, Soviets 1929, 53]. Тонкие и глубокие наблюдения над этим феноменом мы находим в статье Ф. Степуна «Мысли о России» [Современные записки, 19.1924, выдержки в кн.: Чудакова, Жизнеописание М. Булгакова, 162–163].

Как обычно, характерные явления советской жизни совмещены у соавторов с литературными прототипами. Ср. отзывы Бориса Друбецкого о Михаиле Кутузове, попеременно критические и восторженные, в зависимости от собеседника [Война и мир, Ш.2.22], и далее такое же поведение князя Василия: «— Я говорил всегда, что он [Кутузов] один способен победить Наполеона… Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России» [IV. 1.2].

Фамилии многих сотрудников «Геркулеса», в том числе и Бомзе, имеют дореволюционные и частнокоммерческие связи, указывая на мимикрийный характер этого советского учреждения [см. ЗТ 4//12].

11//10

Удалось повидать совхоз. Грандиозно. Зерновая фабрика! Вы себе не представляете, голубчик, что такое пятилетка, что такое воля коллектива! — В литературе первых пятилеток герои часто выражают от души идущий интерес к индустриальным новшествам и говорят о сугубо технических процессах тоном личной взволнованности. Эта позиция, отвечающая общей установке тех лет на созвучность личных переживаний производственным задачам, усиленно культивировалась в печати и в жизни. М. Шагинян пишет: «Мне показали новую аппаратную машину Хартмана, только что выписанную из Германии. Она упоительно расчесывает шерсть» [Дневники 1917–1931,144]. В рассказе Б. Левина «Голубые конверты» инженер-строитель пишет любимой женщине: «Стройка работает круглые сутки. Ночью все залито светом, стучат пневматические молоты, свистят паровозы, гремит железо. Завод растет, как в сказке… Четыре станка установлены и на следующей неделе начинают работать… К апрелю мы установим половину, а к октябрю 1930 г. — всю тысячу! В первый год нам предложено выпустить 25 тысяч тракторов… И мы установим эти станки, и тракторы выйдут в поле…» и т. д. В романе Л. Никулина «Московские зори» коммунист Алиев в частном разговоре ораторствует: «Кузница — это все. Хорошо работает кузница — значит, с полной отдачей работают механические цехи. Девятитонный молот видели в работе? Интересно, правда? А представляете себе тринадцатитонный! Мечта! Только у нас на заводе пока нету» и т. д. [II. 1.6; действие в 1934]. Этот стиль подхватывает и Зося Синицкая: «Мне Александр Иванович очень интересно описал. Этот поезд укладывает рельсы. Понимаете? И по ним же движется. А навстречу ему, с юга, идет другой такой же городок. Скоро они встретятся. Тогда будет торжественная смычка… Правда, интересно?» [ЗТ 24; курсив везде мой. — Ю. Щ.].

У многих представителей интеллигенции подобный энтузиазм был неподдельным; например, О. М. Фрейденберг рассказывает, как профессор-классик И. Г. Франк-Каменецкий «в марте 1930 г. отправился с антирелигиозной бригадой в колхозы. Он сильно увлекался колхозами, теоретизировал, говорил наивные благоглупости и выступал публично» [Пастернак, Переписка с Ольгой Фрейденберг, 131].

Как всегда, соавторы налагают злободневный советский мотив (пятилетка, коллективизация) на дореволюционный субстрат. В панегирике совхозу узнаются маньеризмы дворянско-интеллигентской речи конца XIX в. «Вы не поверите, голубчик, до какой степени вкусны здесь персики!» — пишет А. Чехов А. Суворину из Сухума (25 июля 1888). Выражениями «Вы не можете себе представить», «голубчик» пересыпаны диалоги чеховской повести «Три года» (1895; см. речь Панаурова и письмо Лаптева в главе 1). Другие остроумные контаминации советской речи с дореволюционной см. в ДС 13//10 (статьи Маховика), ЗТ 1//24 (размышления председателя горисполкома), ЗТ 28//4 («Торжественный комплект») и др.

11//11

Зачем строить Магнитогорски… — Магнитогорск — металлургический центр на Урале, возникший в 1929–1931, одна из больших строек первой пятилетки. Стал символом индустриализации, был окружен романтическим ореолом в литературе и публицистике. Строительству Магнитогорска посвящались романы, пьесы, стихи, песни, среди них «Время, вперед!» В. Катаева (1932), «Hourra L’Oural!» Л. Арагона (1934) и мн. др.

11//12

«По старой калужской дороге, на сорок девятой версте». — Старинная песня о разбойнике, убившем в лесу женщину и ее младенца и за то испепеленном молнией: По старой Калужской дороге, / Где сорок восьмая верста, / Стоит при долине широкой / Разбитая громом сосна… // Шла лесом тем темным бабенка, / Молитву творила она; / В руках эта баба ребенка, / Малютку грудного несла… и т. п. Песня входила в репертуар Н. Плевицкой и И. Юрьевой [текст в кн.: Чернов, Народные русские песни и романсы, т. 2; Савченко, Эстрада ретро, 345]. Как и другие популярные песни эпохи нэпа, подвергалась