в ночном», предметы эти пародируют приспособление старых шаблонов к современности. Ср. сходные остроты: «И танцы бывают революционные. Например, мазурка «Отдыхающий крестьянин» или вальс «Волшебная смычка»» [Шкваркин, Вредный элемент]. «Толстовка-гладковка» названа по имени Ф. В. Гладкова (носившего толстовки) и отражает типичные для 20-х гг. попытки заменять старых классиков новыми, пролетарскими. Соавторы высмеивают эту тенденцию не раз (ср. ДС 18//7: Жаров на месте Пушкина).

«Любовь пчел трудовых» (1924) — сборник повестей и рассказов Александры Коллонтай. Автор книги — видная революционерка, член партии большевиков, дипломат; в 1923–1945 советский посол в Мексике и в скандинавских странах. Была известной деятельницей русского феминизма, занималась литературой. В ее сентиментальных, но довольно откровенных по тому времени повестях, вызывавших в 20-е гг. бурные дискуссии, разрабатывалась тема свободной любви передовых мужчин и раскрепощенных женщин.

9//6

[Журнальный отдел] «Шевели мозговой извилиной» — Отдел «Шевели мозгами» существовал в журнале «Чудак» в 1928–1930. Одна из серий огоньковской «Викторины» называлась «Шевельните мозгами» [Ог 29.01.28].

9//7

Мой первый слог сидит в чалме, / Он на Востоке быть обязан… / Второй же слог известен мне, / Он с цифрою как будто связан… / В чалме сидит и третий слог, / Живет он тоже на Востоке. / Четвертый слог поможет бог / Узнать, что это есть предлог. — Творение Синицкого близко следует слогу стихотворных шарад из массовых журналов 1920-х гг., с их неумелым, корявым языком и в особенности обилием слов-затычек, призванных заполнять метр (известен мне, как будто, поможет бог узнать). Чтобы судить о верности соавторской пародии, приведем три подлинных образца жанра [из раздела «Ребусы, шарады и задачи», КН 15–16 и 24.1925].

1. Согласную букву поставим вперед,

За ней — что при свете за нами идет.

Художник-писатель один у нас был —

Он долго за Каспием жил, —

Его-то фамилию дальше поставим

И все прочитать вас заставим:

Читайте внимательно, внемлите звукам.

Того, кого предали смерти и мукам

За дело народа еще в старину —

Здесь имя и прозвище будет ему.

2. Для первого шарады слога

Одно животное возьмем,

И, не задумываясь много

Мы им слог первый назовем.

Стиха есть форма, — слог второй,

Восторг им раньше выражался,

В нем царь небесный иль земной

Всегда поэтом восхвалялся…

Для слога третьего возьмите

Две буквы в нашем алфавите…

В игре бильярдной слог четвертый

У игрока всегда бывает,

В азарте, всех пославши к черту,

Он шар им в лузу загоняет.

А все — один из стаи славных

Коммунистических орлов.

Он был за всех людей бесправных

Всегда на бой идти готов.

3. Первым ноту называем,

А вторым все подтверждаем.

Третье — только знак согласный

В букваре идет за гласной.

А четвертый — часть лица,

Коль прочтем его с конца.

Все — строитель просвещенья

При особом здесь значеньи 3.

9//8

— Идеология заела, — услышала она бормотание деда, — а какая в ребусном деле может быть идеология? — Переход к индустриализации сопровождался резким усилением идеологического давления на все сферы жизни. Это немедленно сказалось на массовой культуре, в первую очередь на иллюстрированных журналах, которые до того являли довольно пеструю и занимательную картину. Между «Огоньком» и «Красной нивой» за 1926–1928 и за 1930–1931 — целая пропасть. Широкий спектр очерков из современной жизни, зарубежных корреспонденций, научно-популярных статей, исторических и литературных курьезов, путевых зарисовок и пр. внезапно сменяется казенным единообразием производственной тематики, проникающей во все поры журналистской продукции. Эта смена установок видна на примере «Викторины» 4 — любимой читателями игры «Огонька», с января 1929 одиозно переименованной в «Индустриалу».

«Викторина» предлагала читателю вопросы общекультурного характера: «Что такое архипелаг? В какой книге действующее лицо — Шахерезада? Почему в северо-западной Европе мягкий климат? Какое метательное орудие само возвращается к бросившему его? Сколько председателей ЦИКа СССР? Какая форма государственного правления сейчас в Венгрии? Что значит «Страдивариус»?» и т. п.

«Индустриала» ожидает от читателей эрудиции иного рода и порой звучит как юмор: «Какой город первым перевыполнил подписку на заем «Пятилетка в 4 года»? Какое условие должно выполнить предприятие, чтобы в первую очередь быть переведенным на 7-часовой рабочий день? На какой, единственной в СССР, ферме применяется удой коров электрическим способом? Какое предприятие явилось инициатором рабочего шефства над учреждениями? Выполнили ли мы в этом году план весенней путины? С каким союзом сливается союз сахарников? Какой газетой организована всесоюзная перекличка скрытых ресурсов промышленности? Расшифруйте МБРЛ (ВОМТ)» и т. д. У участников игры предполагается феноменальная память на цифры и способность предвидеть будущее: «Во сколько раз возрастет к концу пятилетки число городов, имеющих автобусное сообщение? Какое количество апатитов будет добыто в текущем году, и какое — в следующем? Продукция какой отрасли промышленности будет утроена в третьем году пятилетки?» [Ог 1928 и 1930] и т. д.

В журнале «Тридцать дней» публиковались «земфабры», или картинки с вопросами — ср. загадочную картинку Синицкого: «Где председатель этого общего собрания рабочих и служащих, собравшихся на выборы месткома насосной станции?» [ЗТ 14]. Здесь требовались уже не только знания, но и искусство политически правильных оценок: «В связи с какой общественно-политической кампанией приехали шефы в село?.. Правильно ли учтены нетрудовые элементы?.. Хорошо ли проводится хлебная кампания?.. Правильно ли распределен сельхозинвентарь?.. Успешна ли в селе антирелигиозная пропаганда?.. Развита ли в этом учреждении самокритика?» и т. п. [ТД 04.1929].

Индустриальная тематика все более захлестывала сферу развлечений: «На стенах серии портретов, книг (без фамилий авторов), фотографий заводов, строительств, карт, — все это материалы для угадывания» [К. IL, Что на афише? ТД 07.1930]. Раздавались требования политизировать шахматные отделы журналов [Шахматы или пятилетка, Смена 10.1931; в кн.: Белинков, Сдача и гибель…417]. Идеологизация коснулась даже детских садов, где изгонялись традиционные игры и книжки (например, сказки К. Чуковского) и насаждались игры на темы пятилетки [Fischer, Му Lives in Russia, 56–57]. Среди других детских забав критика обрушилась на оловянных солдатиков как на «игрушку скучную, бесполезную» [Л. Кассиль, Республика малышей, КН 16.1930].

Идейно выдержанные ребусы и шарады предвосхищены в романе «Боги жаждут» А. Франса. Художник изобретает «колоду революционных карт, где короли, дамы, валеты заменены Свободами, Равенствами, Братствами» и т. д. [гл. 3]. Подобная адаптация разных предметов часто вышучивается в советские годы. Колода политически злободневных карт, с отражением народностей СССР, предлагается в юмористическом журнале, где активно печатались Ильф и Петров [Обновленные валеты, Чу 49.1929]. В фельетоне М. Кольцова,