беспрерывным наблюдением. В корпусе офицеры-воспитатели, а вне корпуса в отпуску юнкера и офицеры, с которыми кадету приходилось встречаться, следили за его поведением и внешним видом. Кадеты невольно подтягивались, хотели подражать взрослым и быстро приобретали военную выправку. В условиях зарубежной школы сохранение воинского воспитания кадет затруднялось обстоятельствами эмигрантской жизни. Персонал корпуса, особенно семейные офицеры и преподаватели, были очень стеснены материально, что часто вызывало небрежность их внешнего вида, а перегруженность в работе – усталость и апатию. Большой численный состав корпуса при ограниченном персонале затруднял ведение правильной воспитательной работы, которая требовала особенного внимания благодаря наличию в младших ротах кадет, давно потерявших связь с домом. В отпуску кадеты были предоставлены самим себе и совершенно ускользали от наблюдения офицеров-воспитателей. Поведение их зависело от их благоразумия и сознательности. А эти качества в младших кадетах надо было еще развить. Без всякого давления со стороны начальства эту обязанность взяли на себя старшие кадеты, воспитанные в старых кадетских традициях. Их работе по воспитанию младших кадет помогло назначение директором корпуса кадет выпускного класса в помощь офицеру-воспитателю во все отделения младших рот, до четвертого класса включительно. Назначаемые на весь учебный год по особому выбору старшие кадеты назывались «дядьками». Они проводили все свое свободное время в помещении опекаемых ими отделений, покидая своих питомцев только для подготовки и посещения уроков. Между «дядьками» и их подопечными устанавливались особые отношения. «Дядьки» с любовью и заботой, а иногда и с отеческой строгостью создавали из малышей хороших кадет, получая в ответ искреннюю привязанность, часто продолжавшуюся долгие годы после окончания корпуса.

В основу отношений между кадетами была положена традиционная дисциплина. Распоряжения старших кадет должны были беспрекословно исполняться. За небрежный вид или проступки против дисциплины младший рисковал получить немедленное взыскание, начиная от выговора и до оставления без отпуска.

В случае неисполнения указаний старших и серьезного нарушения дисциплины или кадетской этики, дело провинившегося рассматривалось выпуском. В этом случае с него могли временно снять погоны, что автоматически влекло за собой лишение отпуска и место на левом фланге строя. Бывали одиночные и действительно очень серьезные случаи, когда виновному предлагали на выбор: или добровольно уйти из корпуса, или подвергнуться телесному наказанию. Выпуском назывался вначале седьмой, а затем восьмой класс, который и был фактическим хозяином корпуса. Возглавляли выпуск старший, два подстарших и два ассистента. Старший именовался «генералом» выпуска, одному подстаршему вменялась почетная должность «хранителя звериады». Старшинство выпуска, назначаемое предшествовавшим выпуском в конце учебного года, руководило повседневной жизнью корпуса. Однако серьезные вопросы разрешались на собраниях всего выпуска. На корпусном празднике 3 июня уходящий выпуск передавал традиции следующему за ним классу. В этот день новый выпуск, в торжественной обстановке, надевал на пуговицу левого погона корпусной знак-жетон и ночным традиционным парадом ознаменовывал свое вступление в управление внутренней жизнью корпуса.

Корпусной знак был выработан в 1926 году. Черный цвет основного креста символизировал траур по России, сияющие лучи между сторонами креста – надежду на ее возрождение. Двуглавый орел с корпусным вензелем, помещенные в середине знака, представляли Россию и родной корпус. До 1926 года каждый выпуск сам составлял проект своего жетона.

«Звериадой» называлась большая книга, в которую каждый выпуск вписывал установленные традиции, юмористические, а подчас и пер-чистые характеристики «зверей» (офицеров-воспитателей и преподавателей) и кадет выпуска, написанные в стихах, в ритме и на мотив «журавля». Переплет «Звериады», сделанный по цвету погона – алый бархат и белый лайковый корешок, – украшался выпускными жетонами.

В первые годы своего пребывания за границей Крымский корпус не был монолитным. Полтавцы и владикавказцы составляли основное ядро кадетской массы и продолжали руководствоваться во внутренней жизни своими традициями, очень различными по духу. В то время как полтавцы придерживались кавалерийского цука, владикавказцы, будучи сравнительно молодым корпусом, не имели устоявшихся традиций. Дух казачьей вольности доминировал в их отношениях. Нужно было много усилий, чтобы сгладить эти расхождения. Со временем они были изжиты самими кадетами, принявшими общие для всех крымцев традиции. Цук был признан нежелательным. Товарищеская дисциплина, основанная на уважении старших, и их забота о младших более способствовали развитию кадетского братства, которое кадеты уносили с собой, покидая стены родного гнезда.

Наравне с товарищеской дисциплиной, основными традициями Крымского корпуса были традиции, которые легче всего определить следующими двумя принципами: «Один за всех, и все за одного» и «Кадет не доносчик». Первый принцип считался девизом корпуса и очень верно определял взаимоотношения кадет. Отказаться от части дневной пищи в пользу нуждающегося товарища, живущего вне корпуса; взять сироту-товарища к своим родителям на лето в отпуск; помогать более слабым в науках товарищам в ущерб своим занятиям; считать общим достоянием посылку из дома и разделить ее с друзьями. Все это было следствием традиционного воспитания кадета. Был недолгий период, когда дежурные офицеры-воспитатели не получали во время своего дежурства довольствия от корпуса. Кадеты старшей роты, по собственному почину, стали приносить выкроенный из своих порций завтрак и обед воспитателям. Последние отказывались брать его, но каждого из них трогало это чуткое внимание кадет.

Доносительства в корпусе не было. Доносчик не прожил бы в корпусе ни одного дня, даже если для доклада начальству были веские причины. Никакие следствия или дознания не могли вскрыть виновных в совершенном проступке, если сами кадеты не решали, что виновному надо сознаться. Причем это решение принадлежало не провинившемуся кадету, а общему постановлению. Неоднократно бывало, что отделение, а то и целая рота сидели без отпуска продолжительное время, не разрешая виновному сознаться. Бывали также случаи, когда в проступках «сознавались» не совершившие их кадеты, чтобы покрыть кадета, поведение которого внушало опасения за его будущее.

Кроме принципиальных традиций, были традиции бытовые и шуточные. Ночные парады, похороны химии, постановление не танцевать модные танцы в форме, царский отбой. Обычно уроки заканчивались, когда горнист играл сигнал «отбой». «Царским отбоем» отмечался конец последнего урока 8-го класса, после которого кадеты навсегда покидали свои парты. Отбой давался небольшим оркестром, после чего кадеты выносили на руках преподавателя последнего урока и пускались в пляс в ротном коридоре, под завистливые взгляды своих младших товарищей, которым предстояли еще две недели скучного учения. Была еще одна традиция, очень дорогая для крымского кадета. В ночь под Новый год, без четверти двенадцать, горнист играл «сбор» и кадеты строились в коридоре первой роты, тщательно выравнивая носки ботинок в одну четкую прямую линию. На правом фланге строился оркестр. Ровно в двенадцать часов директор корпуса выходил из своего помещения, принимал рапорт от командира роты и, поздравляя кадет с Новым годом, предлагал им вспомнить Россию. Торжественные