- Нет никаких «вместе», чертова фальшивка. Отдавай мое лицо!

Гиена рыкнула, попытавшись всадить лезвие ножа ему в бок. Она уже не играла, не забавлялась, этот удар был нанесен со всей возможной скоростью и внезапностью. Герти заметил его слишком поздно, когда нож уже вынырнул из-под руки противника, намереваясь с хрустом воткнуться между ребрами.

Герти попытался сделать быстрый шаг назад и с полусекундным опозданием понял, что совершил еще одну ошибку. Неверно оценил оставшееся до последней границы расстояние за своей спиной. Неверно определил предел своей оставшейся жизни. Порог швартовочной площадки оказался гораздо ближе, чем он думал. Зацепившись за него пяткой, Герти рухнул спиной назад.

Падение его было коротким, но от неожиданности оно показалось Герти падением в бездонную пропасть ночного неба. Тело скорчилось, как от удара гальваническим током. Но почти сразу же мучительно выгнулось от боли, встретив спиной и затылком металлическую палубу. Перед глазами затанцевали, сплетаясь друг с другом, причудливые тропические цветы.

Распластавшись на палубе, все еще оглушенный падением, Герти мог лишь наблюдать за тем, как Гиена медленно подступает к нему, держа нож в занесенной для удара руке. Это был миг ее триумфа. Миг победы над ненавистным островом и проклятым двойником, его воплощением. Миг, когда Гилберт Уинтерблоссом – другой Гилберт Уинтерблоссом, ставший чудовищем, – мог торжествовать.

Герти застонал. Распахнутая в ночь дверь была футах в трех от него, но даже если бы он сумел решиться броситься в нее, было уже слишком поздно. Не добраться ему и до изрезанного каната, тянущегося из дирижабля к причальной мачте. Гиена всадит нож ему в спину быстрее, чем Герти успеет шевельнуться.

- Теперь ты отдашь мое лицо, - пробормотала, роняя слюну, Гиена, нависая над ним, - Теперь ты отдашь мне все… А потом я улечу отсюда. Со своим именем и своим лицом. К черту с этого острова, вот как… Но сперва… Потерпи, фальшивка, быть может, будет немного щекотно…

Это был миг перед смертью, тот самый миг, о котором Герти не раз приходилось читать. Тот краткий момент жизни, когда разум осознает окончание существования, а тело подхватывает последним порывом, безрассудным и стремительным. В такой миг люди зачастую совершают то, чем прославляют себя после смерти и что запечатлевает их в памяти очевидцев. Герти читал про смертельно раненых солдат, перед смертью закрывающих своим телом сослуживцев от русских пуль. Про моряков, бросающихся за борт, чтоб сохранить товарищам по несчастью глоток пресной воды. Про врачей, которые на смертном одре завещают свое тело науке.

Сам он, к собственному стыду, оказался бессилен совершить что-нибудь подобное или хотя бы принять смерть лицом к лицу, как пристало мужчине и джентльмену. В тот миг, когда нож Гиены завис над ним, пуская щербатым ржавым лезвием гальванически-солнечные сполохи по стенам, Герти подчинился инстинктивному желанию тела, оглушенного страхом и не способного ни к каким героическим порывам. Сжался, лежа на боку, обхватив себя за ноги, как ребенок.

Строки молитвы не шли на ум, прыгали вразнобой, как звуки фортепиано, по клавиатуре которого долбит кулаками пьяный докер. Не было ни благочестивых мыслей, ни мелькающих перед глазами памятных отрезков жизни. Только лишь глухое отчаянье загнанной в угол крысы, над которой нависает тень кошачьей лапы. И совсем уже глупая и неуместная – «Что это у меня, черт побери, привязано к правой ноге?..»

Пальцы, не слушаясь более Герти, точно в этот смертный миг решили действовать по собственной воле, не сообразуясь с мозгом, рванули штанину на правой ноге, обнажая грязную тощую щиколотку. И на миг замерли, встретившись с тем, что никак не ожидали обнаружить под истрепанной грязной тканью. С чем-то вроде повязки из прочной поскрипывающей кожи, назначение которой еще несколько мучительно-долгих долей мгновения оставалось непонятным.

«Вот, что натирало мне ногу, - была первая мысль, - А ведь я был уверен, что снял эту штуку раньше…»

Вторая мысль, неспешная и столь же никчемная, тянулась слишком долго. Обрывая ее, Герти позволил пальцам и дальше действовать самостоятельно. Не стесняемые более ничем, они справились наилучшим образом. Потащили, надавили, повернули…

- Ах ты дрянь, - изумленно выдохнула Гиена, все еще стоящая с занесенным ножом над Герти, - Ах ты фальши…

Сдвоенный выстрел из дерринжера прозвучал почти беззвучно – раскат грома скрал звук едва ли полностью, оставив лишь приглушенный хлопок вроде того, что бывает, если чересчур поспешно откупорить бутылку игристого вина. В первое мгновение Герти даже показалось, что никакого выстрела не было. Осечка. Еще одна насмешка Левиафана.

А потом он увидел лицо Гиены.

Она отчего-то не пыталась опустить занесенный нож. Состоящая из лоскутов маска на миг разгладилась, а глаза в ее щелях, прежде блестевшие влажным звериным торжеством, сделались как будто задумчивы и… Спокойны. Впервые за все время – спокойны.

- Фальшивка, - неожиданно тихо произнесла Гиена, сглатывая. Губы ее начали мелко подрагивать, - Это было нечестно. Он ведь тебе подыграл, да?

Уронив нож – тот жалобно задребезжал по металлической палубе – Гиена прижала руку к животу. Наверно, рука была в чем-то испачкана, потому что ткань под ней мгновенно стала мокрой.

- Это все… нечестно, - Гиена с недоумением посмотрела на собственную руку, - Так не должно было. Неправильно.

Из ее живота на палубу плеснуло красным. Потом еще раз. Кровь толчками выбивалась из Гиены, оставляя вокруг его стоптанных башмаков грязно-алые разводы. Герти подумалось, что стюардам «Графа Дерби» придется немало повозиться, чтобы убрать все это…

Гиена упала неподалеку от самого Герти, зашипев от боли. А может, от ярости. Перестав быть опасной, она мгновенно сделалась жалкой, как всякий умирающий зверь. С трудом поднявшись, Герти некоторое время смотрел на нее, елозящую по палубе тощим телом. Бесполезный дерринжер с обоими разряженными стволами сам выпал из его руки.

- Ты сам виноват, - сказал Герти, обращаясь к своему близнецу в маске из вздувшейся багровой кожи, перехваченной дратвой, - Мы могли закончить все это иначе. Но ты все сделал неправильно. Я все сделал неправильно.

Гиена ухмыльнулась. Даже поверженная, корчащаяся в луже собственной крови, она смотрела на Герти с яростью, ничуть не притупленной болью.

- Думаешь, ты выиграл? – проскрежетала она, пытаясь нащупать что-то окровавленной рукой, - Черта с два! Я все равно получу что хотел, ясно? Проклятый остров, ты зря думаешь, что справишься с Гилбертом Натаниэлем Уинтерблоссомом!

Гиена схватила нож быстрее, чем Герти успел бы