– У меня тоже, – ответила Фелисия, – но постарайтесь не испортить ваш реверанс, это будет ужасно.

Открылась бело-золотая дверь, украшенная медальоном в стиле Буше, и обе женщины присели в реверансе, но вместо шелкового платья перед ними предстала пара сияющих сапог, за ней другая.

– Встаньте, сударыни, – сказал герцог Рейхштадтский. – Позвольте мне представить вам шевалье Прокеш-Остена, моего друга. Без него я не принимаю решений. Он мой учитель и лучший советчик, которого только может желать принц.

– Что не так-то легко, как может показаться на первый взгляд, – сказал тот с улыбкой.

Это был человек лет тридцати пяти, стройный, элегантный, с нервным лицом и глубоко посаженными глазами. Взгляд был одновременно мягким и проницательным. Небольшие усы подчеркивали линию рта. Фелисия и Гортензия поверили ему сразу, этот человек им нравился.

– Я знаю, что вы должны сообщить мне важные вещи, не бойтесь, говорите при Прокеше. Садитесь, пожалуйста, – добавил он, указывая на кресла, занимавшие центр комнаты.

Фелисия минуту помолчала. Ее темные глаза с жадностью разглядывали принца. В них было столько нежности. Гортензия никогда не видела подругу такой.

– То, что я хочу сказать, не займет много времени, монсеньор. Франция в руках лавочника, человека, пошедшего на многие компромиссы, чтобы унаследовать трон после своего кузена. Ему придется согласиться еще очень со многим, если он хочет удержать его. Не такой повелитель нужен народу, который жил при отце Вашего Высочества. О, как бы мы хотели сказать: Вашего Величества! Франции нужен император, принц, умеющий лучше управляться со скипетром, нежели с зонтиком.

Прокеш засмеялся:

– Прекрасное начало, княгиня. Готов поспорить, что вы не любите орлеанцев!

– Я ничего не имею против орлеанцев, когда они занимают то место, которое заслуживают. Но готова признать, Луи-Филиппа я презираю. Не ради него мы сражались в июле.

– Так вы сражались? – спросил принц с удивленной улыбкой.

– На баррикаде бульвара Ган, монсеньор. А госпожа де Лозарг перевязывала раненых у ратуши вместе с художником Делакруа.

– Во Франции есть художник с именем Делакруа? Какое прелестное имя…

– И прекрасный художник. Он побочный сын Талейрана. Я думаю, только он сможет написать вашу коронацию. Он вложит в полотно огонь и страсть, неподвластные Давиду. Вернитесь во Францию, монсеньор. Время пришло!

– Вы так думаете? Маршал Мэзон, которого во что бы то ни стало пытаются мне подсунуть, каждый раз воспевает счастье народа, прекрасно живущего при таком добром и мудром короле.

– Он его посланник, это его работа. Ему за это платят. Разве маршал Мармон говорит вам то же самое?

– Что может говорить человек, предавший моего отца и при Карле Десятом стрелявший из пушек в народ? Он ничего не говорит. Боится допустить ошибку, как я думаю. Но скоро с ним будет кончено.

– Что вы хотите сказать?

– Как только он кончит свой рассказ, а это случится довольно скоро, у меня не будет причин принимать его. Признаю, мне он не очень нравится, но он мне полезен…

– Он может еще пригодиться. Понимаете ли вы, монсеньор, что он может вернуться во Францию только вместе с вами? Это занимает его мысли. Он может быть вам очень предан.

Герцог Рейхштадтский улыбнулся.

– Посмотрим… Но прежде чем вернуть герцога Рагузского, неплохо было бы мне самому вернуться.

– Мы над этим работаем. Могу ли я спросить Ваше Высочество, каковы планы вашего деда на ваш счет?

На этот вопрос им ответил Прокеш:

– Император Австрии очень любит своего внука. Я думаю, что он был бы счастлив увидеть его на французском престоле. В некотором смысле это стало бы гарантией вечного союза между Францией и Австрией. Он бы гордился, если бы знал, что Наполеон Второй всем обязан ему. Но существует Меттерних…

– Здесь ничего нельзя сделать?

– Это бы меня удивило, так как к политическому выбору в этом случае примешивается давняя ненависть к Наполеону.

– Наполеон мертв.

– Есть ненависть, которая не умирает. Меттерних так боялся, пока продолжался полет Орла…

– …что он отказывается выпустить Орленка? Мы здесь, чтобы открыть клетку.

– Ну что же! Поговорим об этом, – нетерпеливо сказал принц. Щеки его порозовели, глаза вспыхнули. – Что вы предлагаете?

Фелисия быстро изложила план бегства. Принц засмеялся.

– Бежать в женском платье? Ехать всю дорогу в облике женщины? Конечно, у нас был карнавал…

– Идея не так уж плоха, – перебил его Прокеш. Лично мне она кажется соблазнительной, но вы уверены, что за вами не следит полиция?

– За нами следили первое время, но с тех пор как герцогиня Саган взяла нас в подруги, слежка прекратилась.

– Да, Вильгельмина действительно наилучшее прикрытие, которое вы могли бы найти. Меттерних все еще влюблен в нее…

Принц заметил:

– Мне не нравится только одно. То, что мне придется занять место госпожи де Лозарг. Я не хочу подвергать ее ни малейшему риску. Это не слишком уж безопасно – возвращаться в мужском костюме вместе с Дюшаном.

– Пожалуйста, не говорите о нем с презрением, монсеньор! – заговорила молчавшая до сих пор Гортензия. – Он был одним из лучших и вернейших солдат вашего отца. С ним я буду в полной безопасности.

– Может быть, вам будет безопаснее со мной? – спросил Прокеш. – У меня в Богемии есть сестра, она приблизительно ваших лет и похожа на вас. Вы можете ехать под ее именем вместе со мной, так как, если монсеньор уедет, я последую за ним…

– Я ждал этого! – воскликнул принц. – Вы же знаете, что без вас я не поеду, ведь я так нуждаюсь в ваших советах. – Он снова обратился к Фелисии: – Ваш план мне кажется заманчивым. Но что я буду делать в Париже?

– Если ваша светлость соблаговолит оказать мне честь и остановиться на несколько дней в моем доме, пока соберутся ваши сторонники, я буду самой счастливой женщиной на свете.

– Где расположен ваш дом? – спросил принц с детским любопытством.

– На улице Бабилон.

– Улица Бабилон! В Париже! Как, должно быть, приятно жить на улице Бабилон в Париже! А сад у вас есть?

– Есть, правда, небольшой, но он полон цветов, а скоро весна. Вы увидите, как красив Париж весной!

– Я знаю. Я еще не забыл каштаны Тюильри и сад, спускающийся к реке… Вновь увидеть Париж!

– Это случится скоро, если Ваше Высочество доверится нам, – негромко проговорила Гортензия.

Некоторое время они еще поговорили о деталях плана, была определена дата побега: 11 марта, день рождения принца и Гортензии.

– Я не забыл, что мы почти близнецы, – сказал сын Наполеона Гортензии. – Если все будет благополучно, вы станете моей сестрой. Я вам дам…

– Только вашу дружбу, и ничего