в Сен-Серван, к своему товарищу Лаллиган-Морийону, представителю Конвента. Он посоветовал ему отправиться в Ля Гюйомарэ и хорошенько напоить садовника Перрена. Тело Ля Руэри будет найдено, и Лаллиган тогда сможет арестовать всех сразу. После этого он сможет поехать в Ля Фосс-Анжан, где без труда найдет бумаги, – это даст возможность покончить со всеми заговорщиками.

Приехав вечером 24 февраля в Ламбаль, Лаллиган-Морийон собрал отряд из жандармов и национальных гвардейцев и направил их в Ля Гюйомарэ, куда на следующий день прибыл и сам. В течение следующего дня и ночи все обитатели замка были допрошены этим человеком, не сохранившим в характере и душе ничего человеческого. А садовнику и в самом деле влили столько вина, что он раскрыл секрет могилы.

Мадам де Ля Гюйомарэ допрашивали дольше, чем ее мужа. Видела ли она маркиза де Ля Руэри? Предоставили ли ему убежище? Но ее ответы содержали одно и то же слово: «Нет». Вдруг какой-то предмет влетел в окно и упал к ногам бедной женщины. Большой черный и плохо пахнущий предмет – это была наполовину разложившаяся голова маркиза де Ля Руэри… Вина сообщников была доказана, и 28 февраля вечером Лаллиган направил закованных в цепи заключенных в Ламбаль… Теперь была очередь Ля Фосс-Анжана.

Но, испугавшись народных волнений, Лаллиган-Морийон счел более безопасным отправить заключенных в Ренн (2 марта). Возвращаясь в Сен-Серван, в трактире «Пеликан» этот каратель написал министру следующее письмо: «Я возвращаюсь в Сен-Серван и жду Шеветеля, чтобы нанести сокрушительный удар по партии аристократов. Вот уже пять дней я не сплю, бегаю, руковожу арестами, веду допросы и реквизирую имущество. Мое поведение полностью соответствует поведению человека, беззаветно преданного Республике. Терпение! Прощайте, я почти засыпаю и спешу хоть немного отдохнуть в ожидании Шеветеля». И после подписи приписка: «Шеветеля не в чем упрекнуть. Он все сделал хорошо…»

Из этого можно сделать вывод, что наверху имелись сомнения в революционной преданности врача, но он развеял их своими действиями. Кстати, он не заставил себя долго ждать и получил у Лаллигана последние инструкции.

Той же ночью в окно Ля Фосс-Анжана постучали, и неизвестный господин произнес: «Революционеры готовятся обыскивать замок. Отряд уже выступил из Сан-Мало…» Всех охватил ужас! Дочери Марка Дезилля, гостившие тогда у него, а также их дядя Пико де Ламоэлан умоляли отца бежать. Будучи казначеем организации, он находился в наибольшей в опасности. Надо было уходить в море. Что же касается женщин, то компрометирующие их бумаги были хорошо спрятаны, и им было бояться нечего.

Сладкая иллюзия спасения! Дезилль позволил себя убедить. Он уехал, добрался до побережья и сел в Ротенёфе на корабль, шедший до Джерси. Там он и умер от горя 23 августа 1794 года. Когда Шеветель возвратился из Сен-Серана, он не без сожаления узнал, что Дезилль бежал, но, по сути, это означало лишь то, что одной жертвой будет меньше, ведь все остальные остались.

Утром появился Лаллиган в сопровождении мирового судьи Канкаля и сотни национальных гвардейцев. Начались обыски и допросы – Шеветель продолжил играть свою роль. Потом стали перерывать парк. Участок за участком, заботливо начав вдалеке от того места, где, как было известно, зарыли сосуд. Но, наконец, его нашли, и обитатели Ля Фосс-Анжана поняли, что погибли. Их арестовали всех, включая Шеветеля, которого, естественно, почти сразу же отпустили, но так, что его «друзья» об этом не узнали. И он смог потом вернуться в этот дом, куда принес столько горя… чтобы забрать оттуда столовое серебро.

Пленников отправили в Ренн, в тюрьму Тур-ле-Ба, где они встретились с членами семейства Ля Гюйомарэ и еще с другими, например, с братом мадам де Ля Гюйомарэ, арестованным вообще без всякой на то причины. И еще одна пленница должна была присоединиться к ним… Тереза де Моэльен, прекрасная кузина и советчица маркиза де Ля Руэри, участвовавшая в роялистском движении, которая жила в своем доме в Фужере. Поговаривали, что Марк Дезилль перед обыском передал ей казну организации, составлявшую тысячу золотых экю. А это были деньги, которыми Лаллиган-Морийон хотел вознаградить себя за свои труды. Возможно, он сам собирался навестить эту женщину, но проявивший рвение чиновник опередил его. Тереза де Моэльен была арестована и присоединилась к своим друзьям в Ренне 25 марта.

Затем 12 апреля заключенных отправили в Париж: теперь их было двадцать пять. Путешествие, иными словами их Голгофа, длилось чуть больше недели (до 20 апреля). Обитатели Ля Гюйомарэ и Ля Фосс-Анжана были заключены в тюрьму Аббэ. Естественно, судебный процесс, который вел Фукье-Тенвиль[212], завершился серией смертных приговоров.

Лишь одна из дочерей Дезилля, мадам де Ля Фонше, могла спасти свою жизнь: ее имени не было в найденных бумагах. Но когда ее адвокат, Тронсон де Кудрэ, предложил ей выдать одну из женщин, с которой она была связана, советуя подумать о детях, эта мужественная женщина ответила: «Месье, она тоже мать…»

Тереза де Моэльен отказалась постричься перед смертью, она сама собрала свои прекрасные волосы над головой. Вот что написал потом об этом Шатобриан: «Я никогда еще не видел такой красоты за пределами моей семьи; я был очень смущен, увидев ее на лице этой незнакомой женщины…»

А вот подлому Шеветелю удалось забыть после Термидора[213] все эти события и спать спокойно. Он был из тех подлецов, которые прекрасно уживаются с любыми политическими режимами. Ему удалось даже стать мэром Орли, но, отягощенный грехами, он все-таки получил по заслугам и умер в страшной нищете.

Что же касается владений Ля Фосс-Анжана, то они перешли к семье де Ля Виллеон, а потом принадлежали одному из членов семейства де Дьёлево.

Теперь замок – частная собственность, и он закрыт для посещений.

Мальмезон (La Malmaison)

От восхода до заката царствования…

О его славе будут долго говорить

Под сенью соломенных крыш.

Песня Беранже

В отсутствие своего мужа, отправившегося воевать в Египет, при помощи мэтра Рагидо, нотариуса из Рюэйя, 21 апреля 1799 года жена генерала Бонапарта подписала акт о покупке замка Мальмезон, до этого принадлежавшего графине Дю Моле.

Замок был построен (по крайней мере, его центральная часть) в XVII веке советником парижского парламента Франсуа Перро, который потом уступил его капитану гвардейцев кардинала де Ришельё Гитону де Форлагу, находившему удовольствие в том, чтобы устроиться вблизи от своего господина, расположившегося собственной персоной в замке Рюэй. Без сомнения, в ту героическую эпоху люди не были особенно щепетильными, и малопривлекательное название владения (здесь когда-то находился лепрозорий)