Кроудара не приглашали на научные конференции, но он знал, какие проблемы на них обсуждаются. Его понимание неудачи и нависшей над колонией катастрофы не выражалось красивыми словами, он не обладал какой-то особенной эрудицией, но в его знаниях была природная, пусть и грубоватая красота. Он приспособил древние знания к местным условиям чужой планеты. Кроудар нашел троди. Он организовал их ловлю и изобрел способ их консервировать. Он не знал, как обозначить это каким-нибудь умным словом, но сознавал, что́ он может сделать и кто он есть.

Он был первым крестьянином здесь.

Не тратя сил на разговоры, люди Кроудара споро закончили работу и пошли вверх по извилистой дороге в скалах, освещая себе путь факелами. Мерцающие оранжевые огни, темные тени, прокладывающие путь в черный неизведанный мир, вселяли уверенность в душу Кроудара.

Он немного задержался, проверил замки на дверях хранилищ, а потом поспешил за остальными, догоняя их. Человек, шедший впереди, освещал дорогу факелом из местного дерева, пропитанного маслом троди. Факел сильно чадил, источая ядовитый дым. Человек был худ, его мышцы сокращались из последних сил, а сам он в своем немыслимом одеянии из пестрых земных лохмотьев был больше похож на человекообразную обезьяну.

Кроудар тяжело вздохнул.

Да, на Матери-Земле все было не так. Там женщины ждали своих мужей и братьев на берегу, дети играли там же. Заботливые руки помогали вытаскивать лодки на берег, растягивать сети, тащить на берег улов.

Но здесь все было не так.

Здешние опасности были другими, не такими, как там, дома. Здесь лодки Кроудара никогда не уходили в открытое море, они всегда держались в виду прибрежных скал. На одной лодке всегда был техник, поддерживавший связь с берегом. Перед посадкой корабль оставил на орбите множество спутников, следивших в том числе и за погодой. Рыболовный флот всегда мог получить штормовое предупреждение. В океане этой планеты, насколько можно было судить, не водились опасные рыбы или животные.

В этом месте не было страшных диких зверей, море было однообразным, не таким, как моря, известные Кроудару, но это море было смертельно опасным, и Кроудар знал это.

Женщины должны ждать нас на берегу, подумал Кроудар.

Но руководство колонии заявляло, что женщины – и даже некоторые из детей – были нужны для выполнения множества других задач. Отдельные растения, высаженные у домов, требовали пристального внимания. Особенно тщательно ухаживали за ростками пшеницы. За каждым садовым деревом присматривала женщина, садовая дриада.

Взойдя на гряду, рыбаки увидели длинные дома, сложенные из корабельного железа, квонсета. Это слово сохранилось с незапамятных времен. Город освещался редкими электрическими фонарями. Немощеные улицы вовсе обходились без освещения. Слышались какие-то механические звуки, невнятный шум голосов.

Люди разошлись по домам. Кроудар направился по улице к кострам на центральной площади. Такие костры разводили по необходимости, ради экономии более сложных источников энергии колонии. Некоторые смотрели на эти костры как на символ поражения, но Кроудар считал это победой, ведь в кострах сжигали местное дерево.

На холмах, за городом, как было известно Кроудару, стояли развалины ветряных установок, построенных колонистами. Разразившаяся буря, разрушившая ветряки, не удивила своим приходом, но поразила своей неистовой силой.

Кроудар видел, как снижается статус мыслителей. Когда химический состав местной воды разрушил турбины гидроэлектростанции и вода смыла их в море, этот статус стал еще ниже. Именно после этого Кроудар начал самостоятельно искать на планете местные источники пищи.

Кроудар слышал, что местная растительная жизнь угрожает системам охлаждения атомных электростанций, что эти растения поразительно устойчивы к радиации. Несколько техников уже начали разрабатывать паровые двигатели из материалов, не предназначавшихся для этой цели. Скоро у них появятся металлы из местной руды, которые будут противостоять коррозирующим факторам этого места.

Возможно, их усилия увенчаются успехом, если их не одолеют болезни.

Если они вообще выживут.

* * *

Хонида, улыбаясь, ждала его у входа в их жилище. Темные волосы были заплетены в косу и кольцом уложены на голове. Карие глаза лучились приветливой радостью. Свет от костра освещал оливково-смуглое лицо. Среди предков Хониды были американские индейцы, оставившие ей в наследство высокие скулы и горделивый крючковатый нос. Эти черты по-прежнему волновали Кроудара. Интересно, знали ли планирующие деторождение о ее здоровье и плодовитости? Она выбрала его, и теперь вынашивала следующую двойню.

– Ну вот мой рыбак и дома, – сказала она, обнимая его на виду у всех.

Они вошли в дом и закрыли за собой дверь. Она приникла к нему. В ее глазах он вовсе не был уродлив.

– Хонида, – произнес он, вложив в одно это слово все свои чувства, всю свою нежность.

Он спросил, где мальчики.

– Они уже спят, – ответила Хонида, усаживая мужа за грубо сколоченный самим Кроударом стол.

Он кивнул. Потом он зайдет к ним, посмотрит на мальчишек. Его не тревожило то, что они так много спят. Он и сам спал бы больше, будь у него такая возможность.

Хонида приготовила ужин. На столе Кроудара ждал горячий суп из троди, приправленный гидропонными помидорами и горохом. В супе были и какие-то травы, которые Хонида собирала в поле. Ученые об этом, правда, не знали.

Кроудар ел все, что предлагала ему Хонида. Сегодня на ужин был горячий хлеб, отдававший какой-то пикантной плесенью – вкус которой нравился Кроудару. Он внимательно посмотрел на хлеб в свете лампы, которую им разрешили иметь в доме. Хлеб был почти фиолетовым, под цвет местного моря. Он пожевал кусок, проглотил.

Хонида быстро покончила с ужином, хлебом и супом, посмотрела на мужа и спросила:

– Тебе понравился хлеб?

– Да, понравился.

– Я сама испекла его на углях, – сказала она.

Он кивнул и взял еще кусок.

Хонида налила ему еще супа.

Кроудар понимал, что это большая привилегия, иметь место для такого приватного ужина. Большинству других колонистов приходилось готовить и есть в месте общественного питания, это касалось даже некоторых техников и руководителей, которые имели бо́льшую свободу выбора. Хонида, однако, знала об этом месте то, что надо было до поры до времени хранить в тайне.

Кроудар, утолив голод, смотрел на жену. Он обожал ее с преданностью, которая была намного глубже, чем просто желание обладать ею. Он не мог выразить это чувство словами, но зато в полной мере его испытывал. Если у них было здесь какое-то будущее, то это будущее было для него связано только с Хонидой и с теми вещами, которые он мог познать своей интуицией, своей плотью.